Дорогие мои софандомцы в городе Санкт-Петербурге! Теперь и на нашей улице счастье! Предлагаю вспомнить молодость и совершить фандомный поход! Кто со мной? Хочу брать билет в воскресенье.
Спроси меня "Кто ты?" - Никто, но я здесь навсегда
"Большая семья" на телеканале "Россия К" 8 ноября, в 12:05.
если честно, я не совсем понимаю, что это вообще такое будет. вроде бы как передача, приуроченная к... кто знает, к чему?)) но фотки - блеск, конечно. тут вам и ОМ, и Кемпо, и Петров, и, разумеется, Никита Татаренков.
Спроси меня "Кто ты?" - Никто, но я здесь навсегда
Автор: Томас_Андерсон (Майский_Снег) Фэндом: Легенда №17 Пэйринг: Анатолий Тарасов/Валерий Харламов Рейтинг: PG-13 Жанры: Слэш, Драма Размер: Мини, 5 страниц Описание: Бегония хочет понять что же происходит с её сыном, которого она так любит. Посвящение: Море. Трепетно любимому автору прекрасных фанфиков по "легенде", которые для меня стоят на одном уровне с каноном. Публикация на других ресурсах: ссылку, если что. спасибо. Примечания автора: я не знаю, что двигало моими руками, когда я это писала, честно. я вообще ничего такого не планировала. как говорится "ходишь, ходишь в школу, и тут - бац!" (с) софандомцы должны понять ЧТО и КАК произошло перед тем, как Валера вернулся домой. ключевое слово "жасмин" )
читать дальшеСобиралась гроза. Наэлектризованный влажный воздух вызывал смутную подспудную тревогу. Валера сидел на балконе на маленькой, до жути неудобной детской табуретке, скрючившись в три погибели и мял в дрожащих пальцах белеющую в темноте «беломорину», сворованную из отцовского кармана. Зарница. Ещё одна. Порыв ветра. Угрожающее ворчание грома. На щёку упала тёплая капля. Валера с надеждой посмотрел в свинцовое низкое небо. Нет. Ещё нет. Надсадно задребезжала балконная дверь, сдерживая чей-то не слишком сильный напор. Валера выкинул так и не зажжённую папиросу вниз, в темноту, и отодвинул шпингалет. В образовавшийся дверной проём просунулось взволнованное лицо матери. Тонкой смуглой рукой она сжимала под подбородком свою любимую бордовую шаль. Огромные чёрные глаза её были сердитыми и удивлёнными. - Валера! – она умела кричать даже шёпотом. - М? - Ты чего тут торчишь? Напугал меня до смерти! - Чем я тебя напугал, мамита? - «Чем, чем»! Исчез куда-то! - Никуда я не исчез, как видишь. А тебе что не спится? Ночь на дворе. - Не твоё дело! – Валера и не ожидал другого ответа. Мама, милая мама, знала бы ты… Бегония подозрительно оглянулась вокруг и принюхалась. - Курил? - Нет, не успел. И снова молния, другая и мгновение спустя – оглушительный гром. Женщина испуганно вскрикнула и тут же нервно рассмеялась. - Сынок, пойдём в квартиру, что за ночные посиделки в грозу? - Да утро уже почти. - Какая разница. Валера встал, подвигал затёкшими плечами, в последний раз, напоследок, поднял лицо к небу, никак не желавшему наградить измученный жарой город дождём, и переступил балконный порожек. Поморщился – боль толкнулась в ноге привычной занозой. В квартире стояла тишина, нарушаемая только тиканьем настенных часов. На тумбочке горел тусклый ночник, светивший себе под нос. Всё, как всегда, всё, как обычно. Валерин взгляд упал на клюшку, стоявшую в углу, и – сразу словно встречный воздух в лицо, гул трибун и лихорадочный стук своего сердца. Сердца… Почему-то Валере кажется, что его сердце бьётся и живёт только лишь на льду, а вне его – уныло перегоняет кровь по организму. - Валер, ты где? Иди сюда, - зовёт его мама из кухни. Он стряхивает с себя охватившее его оцепенение и послушно идёт на зов. На кухне уютно. Это мамина территория. Всё здесь подобрано по её вкусу. Почему-то он вдруг почувствовал себя ребёнком. Бегония стоит у окна и смотрит во двор. - Смотри, Валера… По стеклу бегут потоки воды, по подоконнику барабанят капли, пелена дождя скрыла отсвет приближающегося рассвета. - Может чаю, Валер? – не дождавшись ответа, Бегония стала набирать в чайник воду, зажигать газ, доставать чашки из буфета. Валера улыбнулся и сел за стол. - Смешная ты у меня, мам. То «чего не спишь?», то чай вдруг попить решила. Бегония кивнула. Она сама не знала – зачем ей понадобилось это чаепитие. То есть… Она хотела поговорить с сыном уже давно, поговорить никуда не торопясь, не в перерыве между его тренировками, не впопыхах, не на бегу, но такой возможности всё не предоставлялось. Она чувствовала, что с сыном что-то не так, что-то гложет его и не даёт ему покоя. Это можно было, конечно, списать на аварию и травму, но дело в том, что она заметила эти странные перемены ещё задолго до неё. Но когда это началось – она не помнила, упустила из виду… и теперь корила себя за это. Она не знала, как подступиться к нему, к такому взрослому. (И когда он успел так вырасти?) К такому гордому и ранимому. Горячая кровь. Её кровь. Но видеть его глаза, смотрящие словно бы в себя, с каждым днём ей было всё невыносимей. А вдруг она сможет помочь? Хоть чем-нибудь. Хоть как-то. - Тебе зелёный, Валера? - Чёрный. Слушай, а коньяка нет у нас? - Коньяка?! - Ну да, да… в чай плеснуть. Может, заснуть поможет. - У тебя бессонница? Валера опустил глаза и стал тихо, стараясь не шуметь, размешивать сахар в чашке. Молнии за окном высвечивали чёрные кроны деревьев и косые струи дождя. Вопрос Бегонии повис в воздухе. Валера то ли не хотел отвечать на него, то ли опять задумался и ушёл в себя. - Валера… Валер! - …А? Что, мам? - Что с тобой творится? - В каком смысле? - Не знаю. В прямом. Я… чувствую, что тебе плохо, - женщина стиснула чашку пальцами, - помнишь, когда ты был маленьким, ты мне рассказывал о том, как здоровяк Педро Сонтана и его компания дразнили тебя в школе за маленький рост… или как ты переживал из-за оценок по испанскому и мы вместе с тобой делали упражнения. Тогда я могла помочь тебе, но теперь ты большой и сильный… Ничего не рассказываешь мне. Но ты до сих пор ребёнок для меня, Валера. Mi hijo favorito. Он слушал мать, не перебивая. Почему-то он догадывался, что рано или поздно она заведёт разговор о чём-то подобном. Мама… если бы можно было, как раньше, уткнуться в твоё плечо и заплакать. Как же я устал, мама. - Мальчик мой, ну скажи… скажи хоть примерно, хоть намекни мне. А то я придумываю себе всякие ужасы. Сердце болит у меня, Валера! Что-то с этим хоккеем твоим? Тебя затирают? Не дают играть, как раньше? Или что-то с Ириной? Ну, чёрт возьми, я больше не знаю, что и думать! В словах Бегонии уже звучали слёзы. Это было уже слишком для Харламовских нервов, которые и так в последнее время стали сбоить дай боже. Точнее не дай боже. Он смотрел на мать из-под своей чёлки и набирался решимости. Раз. Два. Три. - Мама… - Что, Валера? - Мне кажется… я просто не нахожу этому другого объяснения… наверное, я больной. Хотя, почему – «наверное». Это факт. Я сошёл с ума. Да, это всё объясняет. - Что? Я тебя не понимаю. - Я влюбился, мама. Я просто влюбился. Бегония, которая, действительно, успела навоображать себе бог весть что – от ребёнка на стороне до ссоры со всем хоккейным начальством СССР, удивлённо моргнула глазами и почувствовала, как огромная гора, лежащая на её плечах, растворяется. - Dios mío! Влюбился? Так ведь это чудесно! Кто она, мой хороший? Валера тряхнул чёлкой и вымученно улыбнулся. - Это не она. Это он. Переносицу Бегонии, хоть до неё пока не до конца дошёл смысл только что сказанного, прорезала морщина. - Что? Я… - Это не девушка. Это мужчина. Это мой тренер. Анатолий Тарасов. Вот так… вот. ...Ну что ты молчишь, мама, ну, что ты молчишь?! Осознание разливалось по венам, как хлористый кальций – стало жарко – в груди, в руках, в висках – тысячи маленьких пульсов бились на разрыв, на одну очень неприятную секунду ей показалось, что «обморок» - это не просто отвлеченное понятие из жизни абстрактных других людей, а что именно он с ней сейчас и приключится. Она схватилась руками за край стола и зажмурилась. Тарасов. Ей вспомнилось её спонтанное решение своим натиском поспособствовать переменам в судьбе сына. Обычное дело – платье покрасивей, пирог, немного лести и деланной наивности и этот Тарасов сдастся, в конце концов – он всего лишь мужчина. Не тут-то было. Всё вышло совершенно не так, как планировалось. Точнее, вообще ничего не вышло. Никаких предполагаемых: «Бегония? Мама Валеры Харламова? Очень, очень приятно! Интересное имя, необычное! Ах, Вы испанка?» Он не захотел разговаривать от слова «вообще». Он отмахивался от неё, как от назойливой мухи, и она, не ожидавшая такого хамства, потеряла над собой контроль. Что о себе возомнил этот мужлан?! Она уж и не помнит, что именно кричала ему в лицо, подавляя в себе желание вцепиться в его пальто, как дикая кошка, разрывая его на мелкие полосочки. Как оказалось позднее, Валера увидел эту «сцену у фонтана» и закатил ей дома сцену не меньшего масштаба. Что?! Как?! Как она могла?! Как посмела?! Опозорила его перед Тарасовым! Что теперь будет?! Ушел, хлопнув дверью, как будто она… А что она? Тарасов. Вот. Значит. Что. Нет, пожалуйста, время, вернись на пять минут назад – она не спросит у Валеры ничего, ничего, они разойдутся по комнатам и лягут спать. Нет. Лучше вернуться на годы назад – и она ни за что бы не согласилась уехать в СССР. Или… или… - Мама? Бегония очнулась от своих мыслей. Дождь всё так же барабанил по стеклу. Валера всё так же сидел напротив. И она должна что-то сказать. Как бы не хотелось убежать к себе в комнату и забраться под одеяло – она должна остаться и что-то сказать. Она – мать. Она сама вынудила своего сына на этот разговор. Он ждёт её реакции и она видит, как страдальчески изогнулись его брови, как лихорадочно блестят его глаза и с какой силой он сжал в руке чайную ложку – того и гляди – хрустнет пополам. - Валера, почему? Он вздрогнул всем телом, будто не ожидал, что она вообще что-то скажет. Впрочем, возможно, что так оно и было. - Почему? Что «почему»? Действительно. Что за идиотский вопрос. Часы тикали, дождь лил, только гром уже стих, гроза уходила на север. Бегония отметила про себя, что вроде бы совсем чуть-чуть, немного, но её отпустило. По крайней мере она почувствовала, что время, внезапно остановившееся, пусть нехотя, но пошло вперёд. И ещё она ощутила усталость. Она навалилась внезапно и сильно, гора опять легла на плечи и стала ощутимо тяжелей. - Что «почему», мама? - Почему… почему ты решил, что ты… - произнести «влюбился в него» было выше её сил, поэтому она замолчала на полуслове; но эти слова, даже не произнесённые, остатками грозового электричества искрились в воздухе. - Я ничего не решал, мамита. Это как-то за меня всё решилось. Бегония встала, подошла к шкафу, и, скрипнув дверцей, вытащила из него пачку заграничных сигарет. Ни слова не говоря Валера, впервые увидевший мать курящей, пододвинул к ней хрустальную пепельницу. По кухне, в окна которой уже заглядывал хмурый после дождевой рассвет, поплыли сизые дымные облачка. - Давно? - Давно. - А как же Ира? - Она славная. Бегония подавила желание истерически рассмеяться, но саркастической усмешки сдержать не смогла. - Славная? Шикарно, Валер. Ты просто уникум. Так унизить комплиментом. Валера потянулся было к сигаретной пачке, но передумал, взял лежащую на столе зажигалку и стал нервически ей щёлкать. Что сказать? Не-че-го. - А он? – Бегония смотрела в Валерины глаза, и её сердце, как ей казалось, билось у самого горла. В трахее. Или прямо в ушных перепонках. - Он? Ничего. Десятки ситуаций, в которых холодели руки, а спина покрывалась испариной, безмолвные дуэли взглядов, слова, дрожащие на кончике языка, но так и не произнесённые, эта безумная эйфория только лишь от интонации или лёгкого запаха его одеколона. За что же всё это? Сколько же он согрешил в прошлой жизни? За что… - Он – ничего. Он не знает. - Ты уверен? - Нет. За стеной затрезвонил будильник. Шесть. Через два часа тренировка. Бегония тушит сигарету и открывает форточку пошире. Вот и конец разговору. - Валера, ты прости меня. - За что, мама? - Не знаю, не знаю, - всё-таки она не может сдержать слёз, непрошенные, они бегут по её щекам чистыми ручейками.
Нога болела. Иногда томительно ныла, как будто в неё ввинчивали длинные шурупы, иногда горела адским пламенем, а иногда успокаивалась, и тогда Валера тревожно прислушивался к ней – что за подозрительное затишье? Он приходил на стадион практически каждый день, и, каждый раз видя его, вспоминал тот ночной разговор с мамой. «Он не знает. – Ты уверен? – Нет» Он ни в чём, совершенно ни в чём не уверен кроме того, что этот человек имеет над ним странную, ирреальную , непостижимую уму власть. Это ощущение было не проанализировать, не разгадать, оно просто было и всё. И привыкнуть к нему было нельзя. Он уже давно, как неизлечимо больной, прошёл все стадии – отрицание, гнев, торг, депрессия и находился на последней – смирение. «Люблю. Каждой клеточкой. Каждым нервом. Если это не любовь – то тогда любви не существует. Я же думал пройдёт. Я ждал, что пройдет. Ничего глупей и придумать нельзя. Может ли «пройти» клеймо, выжженное калёным железом? А его взгляд похуже раскалённого тавра прожигает меня насквозь. Ну вот, опять. Ты безумец, Харламов. Поэт-хоккеист, жалкое зрелище, душераздирающее зрелище.»
Бегония не спала почти всю ночь. Отчего-то ей казалось, что воздух пахнет жасмином, удушливо и влажно; синяя, синяя ночь. Скоро Валера улетает в Канаду. Сбудется его мечта. Он забьёт все голы, он сотворит чудеса, он войдет в историю, она это знает твёрдо, но Господь всемогущий, как же она волнуется за него! Тарасова сняли. После того, как Валера узнал об этом, он буквально спал с лица. После слов врачей о том, что «надеемся, что хоть ходить будет» - она надеялась больше никогда не увидеть его таким. Но сейчас – снова. И она (только она!) знала в чём (в ком!) причина. Внезапно щелкнул дверной замок. Женщина испуганно вздрогнула и посмотрела на часы – шесть тридцать пять. Бесшумно, на носочках, она выбежала в коридор и замерла. - Валера? Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и смотрел на неё живыми, светлыми, лучистыми глазами. Стараясь сдержать улыбку, он закусил губу и хмурил брови. - Валер, ты откуда? Что-то случилось? Почему ты не дома? - Мам, пойдём, попьём чаю. Не дожидаясь ответа, он прошёл на кухню, и стал там возиться с чашками. Из-за ощущения дежа вю, Бегония не сразу ощутила запах чужого терпкого одеколона, который тянулся за Валерой еле заметным шлейфом. - Ты откуда пришёл, я тебя спрашиваю? Она уже всё поняла, но играть свою роль нужно было до конца, как полагается. Валера, успевший набить полный рот печенья, пожал плечами. - Какая ражнича? - Тебя там что, не кормили? Он рассмеялся, закашлялся, помотал головой. - Нет, - отпил чая из чашки и посмотрел в окно, - скоро Канада, мамита, ты только представь!..
Спроси меня "Кто ты?" - Никто, но я здесь навсегда
Не знаю почему, но на меня напал фандомный приход. Ну вы поняли - фильм, арты и фанфики Моры
В связи с этим у меня вопрос - живо ли наше товарищество?? ) Кто-нибудь ждёт фильм "Экипаж"? Там ведь Даня, да ещё режиссёром - Лебедев наш любимый) вангую слэш Машков/Козловский
Я пришла сюда написать пост, бессмысленный в плане информативности, зато преисполненный любви и прочих положительных эмоций. Сегодня, 18 апреля, у нас праздник. У нас СОБЫТИЕ.
Фильм "Легенда №17" вышел РОВНО ГОД НАЗАД.
Этот фильм познакомил нас. Подарил нам много прекрасных минут. Многие из нас приобрели в этом фандоме хороших друзей. И вообще, все было настолько прекрасно, насколько это вообще может быть в маленьком, уютном фандоме ОТЕЧЕСТВЕННОГО фильма.
Меньшиков согласился на интервью с поклонниками. Условия под катом:
аттракцион невиданной щедростиОлег Евгеньевич согласился на "интервью со зрителем"! Если помните - эта тема возникала у нас в обсуждениях. Итак, как стать интервьюером нашего художественного руководителя: - в течение недели (до 21 апреля включительно) написать письмо, в котором нужно: 1. представиться (имя, возраст, род занятий); 2. рассказать о том, почему именно Вы хотите взять интервью у Олега Меньшикова; 3. прислать 4 вопроса (на Ваш выбор), которые Вы предполагаете задать на встрече. - отправить письмо на почту: [email protected] - ждать результатов. Олег Меньшиков выберет двух победителей, которых мы и пригласим на интервью!
А.В. Тарасов " Настоящие мужчины хоккея" "Игрок-легенда – это самая верная и емкая характеристика Всеволода Боброва, великого форварда и нашего футбола, и нашего хоккея. Не буду говорить о футболе – о Боброве-футболисте написано немало. В хоккее же…
В начале одна лишь цифра: в среднем за матч Всеволод забрасывал не менее двух шайб – и сегодня в этом ему нет равных! Иностранцы, пытаясь раскрыть «секрет» Всеволода, часто приходили в раздевалку сборной с просьбой показать его клюшку. Отказа не было, но визитеры, подержав ее в руках, уходили с недоумением – слишком уж неудобной казалась им бобровская клюшка.
Она действительно была необычной – с длиннющим (более 32 сантиметров) крюком. Другой такой больше не было в мире – я по крайней мере не видел. И эта клюшка, неудобная для всех, кроме самого Боброва, в его руках способна была творить чудеса – он забрасывал шайбы и во время обводки, когда вратарь не ждал броска, и после передачи, и из зоны перед воротами, и из-за ворот «фирменным» бобровским броском, забивал скользящие шайбы и отправлял их в ворота с лета как заправский теннисист. Все это вратари соперников знали, не знали лишь одного – как Всеволод сыграет в данный, конкретный момент матча: ведь он никогда не повторялся. читать дальше Бобров Всеволод Михайлович. 1922–1979 гг. Заслуженный мастер спорта. Заслуженный тренер СССР. С 1946 по 1949 г. и с 1953-го по 1957-й выступал за ЦДКА, с 1949-го по 1953-й – за ВВС. Чемпион СССР 1948, 1949, 1951, 1952, 1955, 1956 гг. Чемпион мира 1954 и 1956 гг. Чемпион Европы 1954–1956 гг. Олимпийский чемпион 1956 г. Лучший нападающий чемпионата мира 1954 г. В 1951–1953 гг. – играющий тренер ВВС, в 1964–1967 гг. – старший тренер «Спартака», чемпиона страны 1967 г. В 1972–1974 гг. – старший тренер сборной СССР, чемпиона мира и Европы 1973 и 1974 гг. Был награжден орденом Ленина.
Какими качествами Бобров владел в совершенстве? Как он добился успеха? На эти вопросы ответить и легко – у него, как у форварда, не было слабых мест, и сложно – Всеволод во всем был самобытен. Так, он в совершенстве владел скоростью – обладая великолепной ориентировкой, Бобров знал, когда сбросить скорость, а когда прибавить. Его действия были скрытными и контрастными. Настолько контрастными, что пока противник при виде медленно сближавшегося с ним Всеволода только успевал подумать: мол, на этот раз пронесло, Бобров уже на «взрыве», обыгрывал его и забивал гол.
При обводке Всеволод очень любил далеко отпускать от себя шайбу. Настолько далеко, что любой другой потерял бы контроль над нею. Соперник обычно «клевал» на это – бросался к вроде бы потерянной Бобровым шайбе, а он тут же этим умело пользовался.
Уникальная клюшка, о которой я уже говорил, конечно, свою роль в этом играла, но главным было редкостное мышечное чувство Всеволода: клюшка была продолжением его руки, его нервов. Все зависело от того, как реагировал на движение Всеволода противник – высочайшая техника владения шайбой позволяла Боброву менять намерения в последний момент, когда обычный игрок изменить что-либо уже был не в состоянии.
Уже будучи тренером «Спартака», Всеволод Бобров однажды, как рассказывает Вячеслав Старшинов, преподал ведущим игрокам этого клуба урок техники. Недовольный качеством бросков спартаковских форвардов на тренировке, Бобров поставил в ворота фанерный щит так, что между ним и штангами остался маленький зазор, чтобы только шайба пролезала. Затем сам провел серию бросков, после каждого из которых шайба оказывалась в воротах, и попросил повторить упражнение. Повторить результат Боброва не смог никто, хотя среди спартаковцев было немало игроков сборной.
Однако голы, забитые Бобровым на той тренировке, не были, думаю, только следствием его большого таланта, как может кто-нибудь решить. Они – и результат той терпеливой, осознанной отработки приемов завершения атаки, которые отличали Всеволода.
Большую часть своей жизни в хоккее Бобров играл вместе с Евгением Бабичем и Виктором Шуваловым. По принятой ныне терминологии это звено следовало бы назвать «шуваловским». Но, по-моему, это было бы несправедливо: наиболее индивидуально яркими в этой тройке были именно крайние форварды – в первую очередь, конечно, Всеволод Бобров. Я бы сравнил этих крайних с Пеле и Гарринчей, поскольку и с теми и с другими справиться один на один было невозможно. И потому, отдавая должное Виктору Шувалову, не могу при этом не отметить, что в атаке ему было все же полегче, чем партнерам: опека Боброва и Бабича отнимала у соперника столько сил, что Шувалов чаще всего не имел «сторожа», чем, правда, он умело и пользовался, поражая размашистым броском ворота противника.
В первые годы развития нашего хоккея это звено, безусловно, было основным, но ведущим в звене конечно же был Всеволод, о чьей единственной «слабости» говорили тогда так: он не покидает льда, пока не поразит ворота. И действительно, случаи, чтобы Бобров ушел со льда без гола, были чрезвычайно редки. И переживал он эти случаи тоже чрезвычайно.
Раз это произошло в матче с командой родного для Всеволода Ленинграда. Мы, армейцы, выиграли со счетом 8:0. Ну и изругал же тогда сгоряча Бобров Бабича: мол, жадничает тот с пасом, все сам хочет забить… Упреки были несправедливы: Евгений, как никто в те годы, владел искусством тонкого паса, гордился, когда выкладывал шайбу на клюшку своему самому дорогому другу Всеволоду, которого буквально боготворил. Но и Боброва я понимал: его страсть к голам была ненасытной.
Соперники, быстро оценившие истинную силу Боброва, предпринимали самые различные меры для его нейтрализации. Самых лучших, самых мощных защитников выставляли они против Всеволода. Но, несмотря на все это, правые защитники (кроме Николая Сологубова) всегда играли против Всеволода неуверенно, с грубыми ошибками – Бобров нагонял на них страху еще до выхода на лед. И тогда в ход пускалась грубость.
«Охотились» за ним и на футбольных полях и на хоккейных. Но и после многочисленных операций Бобров не осторожничал, никогда не показывал, как тяжко ему бывало порой. Он чувствовал ответственность перед зрителем, который – и Всеволод это знал и ценил – в любую непогоду шел «на Боброва»!
После первого для сборной СССР чемпионата мира в Стокгольме в 1954 году пошел «на Боброва» и зритель зарубежный. Всеволод, капитан нашей сборной, и сам играл блестяще, и умел заразить порывом партнеров. Ни себе, ни другим не позволял играть неряшливо. Смело, в открытую говорил тренерам о необходимости заменить игрока, если тот не отвечал требованиям момента. Однако и самого себя Бобров превзошел в решающем матче первенства с канадцами. Причем плохую услугу оказала команде Канады одна из шведских газет.
Накануне решающего матча СССР – Канада в шведской прессе появилась карикатура, на которой верзила канадец давал урок хоккея сидящему за партой ученику – Боброву. Знай канадцы самолюбивый характер Всеволода, они заплатили бы, наверное, солидную толику долларов шведскому художнику-карикатуристу, чтобы тот не публиковал свое «произведение». Увидев его в газете, Всеволод закусил, что называется, удила: «Вечером рассчитаемся», – сказал он. И рассчитались. Сборная СССР, разгромив канадцев 7:2, стала чемпионом мира и Европы, а капитан сборной Всеволод Бобров был назван лучшим форвардом турнира.
Много после этого было блистательных побед у нашего хоккея. Много было воспитано выдающихся хоккеистов. Но первые победы сборной над канадцами, шведами, друзьями-соперниками из Чехословакии, добытые командой, капитаном которой был Всеволод Бобров, переоценить нельзя. Это были первые шаги нашего хоккея к мировому признанию. И какие шаги-то! Удивительно уверенные!
Успех сопутствовал Боброву и на тренерском поприще. Многие победы команды московского «Спартака», в том числе и звание чемпиона СССР 1967 года, были связаны с его именем, а в 1972 году он вновь – но уже в качестве старшего тренера сборной – столкнулся с канадцами. На этот раз с профессионалами, считавшими себя непобедимыми. Всеволод Бобров этот миф вместе с хоккеистами развеял – как в 1954 году.
Верой и правдой служил хоккею этот выдающийся спортсмен. И слава, которая к нему пришла еще в начале его спортивной карьеры, не оказалась для Боброва в отличие от некоторых других непосильным бременем. Может быть, потому, что он, как истинный талант, не купался в лучах этой славы, а считал себя обязанным постоянно идти вперед."
Название: Жарко Автор: Лая Фандом: Легенда №17 Пейринг: Тарламов Рейтинг: R Жанр: PWP По заявке: Тарасов/Харламов, не ниже R, established relationship. Опасность быть застигнутыми. Какой-нибудь автобус, везущий на сборы, - вообще идеально. Трасса, сиденья в конце салона, все вокруг спят, попытки Валеры вести себя максимально тихо, когда в штанах чужая рука. Примечание: тащу исполнение с замерзшего феста, надеюсь, оно кого-нибудь согреет (: заранее прошу прощения за возможный ООС персонажей.
читать дальшеЧто-то скрипело, автобус с шипением закрыл двери и «вздохнул», словно извиняясь за ржавчину и холодный ветер, немилосердно дующий из щелей. Валера, прошагавший до конца салона и плюхнувшийся на сидение у окна, поежился и вздохнул. Шесть с половиной часов – и они будут в Горьком.
Ребята кое-как умостились на выбранных местах, негромко переговариваясь и зевая. Ехать ночью им было не впервой, главная задача – выспаться. На утренней тренировке Тарасов их жалеть не станет.
Валера улыбнулся уголком губ и вытянул шею, пытаясь разглядеть в темноте салона тренера. Не получилось: только голос услышал – отрывистые команды, как всегда. Попробуй ослушаться, если посмеешь.
Сашка тоже куда-то запропастился. Наверное, опять возле Кулагина пасется. Над ним ребята иногда беззлобно подшучивали по этому поводу, и Валера в том числе, но Сашка только отмахивался. Или шипел, как самый настоящий гусь. Хотя ни для кого не являлось секретом, что он – любимчик Бориса Павловича.
Он – Кулагина, Харламов – Тарасова. Это тоже было очевидно, но, в отличие от, никем не озвучивалось. Трусы в хоккей не играли, но и самоубийцы – тоже.
Валера в это, конечно, не верил. Хотел – очень, но одергивал себя. Даже после… После.
Валера прикусил губу и улыбнулся, подозревая, что вид у него в данный момент исключительно глупый. И откинул голову назад, снова и снова прокручивая в голове воспоминания.
Как прилетел из Канады – и сразу к нему. Как стоял перед дверью, переминаясь с ноги на ногу, никак не решаясь позвонить или постучать – рука не поднималась, повисла безвольной плетью вдоль тела. И как спустя пару минут дверь распахнулась, и Тарасов констатировал: «Харламов». Без удивления, словно… ждал.
Шаг за порог без приглашения. Грохот захлопнувшейся двери – и провал. Очнулся Валера, уже обнимая застывшего на месте Тарасова и шепча лихорадочно какой-то бессвязный бред.
Прости, хочу, пожалуйста, не прогоняй, не могу больше без вас, тебя, я дурак, люблю.
Тарасов пытался вырваться, упрямо отворачивался – губы скользили по щекам и подбородку, – и ругался сквозь зубы страшным, прерывающимся голосом.
Потом замолчал, взял его лицо в ладони – Валеру била дрожь, и дышал он с открытым ртом. Оценил, решил что-то для себя – и через секунду у вжатого в закрытую дверь Валеры сердце загрохотало в ушах, и он практически не слышал, как коротко выдыхает ему в губы Тарасов между злыми, жалящими поцелуями.
Что – давно. Нельзя. Бестолочь. Валера.
Его имя, три слога, чуть раскатистое «р». Так… мучительно нежно, с оттенком безысходности. Как будто…
-… Хар-рламов!
Валера встрепенулся и оторопело заморгал, смотря на стоящего в проходе Тарасова.
- Анатоль… - язык словно превратился в кусок намокшей ваты, Валера кашлянул и попробовал снова: - Анатольвладимыч!..
- Ты что, спишь с открытыми глазами? – поинтересовался Тарасов, приподняв брови.
- Никак нет, - по привычке четко ответил Валера. Тарасов усмехнулся уголком рта – оценил. Автобус тряхнуло на выбоине, и Анатолий Владимирович взялся за спинку сидения перед Харламовым, которое пустовало.
- Ты хоть моргай, а то сидишь и смотришь в одну точку уже три минуты, вот я и…
Валера залип мгновенно, слова Тарасова сливались в монотонный гул, и оставалось только смотреть, как двигаются практически всегда сжатые в полоску губы и вспоминать, как…
- … хочешь?
Валера моргнул.
- А?..
- Да что ж такое! Харламов, - тяжелая ладонь на лбу, не убирай, так хорошо, пожалуйста. – Как самочувствие?
- Замечательно, - недоуменно отозвался Валера, с трудом сдерживая желание поднять голову, чтобы рука скользнула чуть ниже. Прижаться губами, прикусить пальцы, зализать виновато.
Нельзя. Опомнись, Харламов.
- Что-то непохоже, - покачал головой Тарасов, садясь на соседнее сидение.
Дыши, Валера.
- Анатолий Владимирович…
- Холод собачий, - как ни в чем не бывало прокомментировал Тарасов и неожиданно потянул на себя угол куцего пледа, которым Валера успел укрыться до пояса. – Делись, Харламов.
- К-конечно! – засуетился Валера, начиная поспешно выпутываться из одеяла. – Берите, мне не холодно!
- Я так и понял по стуку твоих зубов, - хмыкнул Тарасов, кладя ладонь на его колено поверх колючей ткани. – Мне и половины хватит, успокойся.
Валера застыл, закусив губу – прикосновение было уже до боли знакомым, точно таким же, как тогда, перед сном и после… Украдкой покосившись на Тарасова, Валера начал гадать: интересно, он специально или?..
Так и сидел, судорожно размышляя – заговорить? А если Тарасова все утомили, и он пришел сюда – к нему! – за тишиной и спокойствием? Да и если говорить – о чем? То, что вертелось на языке у Валеры, вряд ли захотел бы обсуждать Тарасов. Да и страшно было, что уж там. Неизвестность терзала, но лучше так, чем спросить и услышать что-то в духе «никогда больше». Или – «это была ошибка». Или спросить? Чтобы сразу – да ли нет.
Страшно – не то слово. Валера поежился, мурашки замаршировали по позвоночнику.
- Замерз? – Тарасов, не дожидаясь ответа, положил ладонь на руку Валеры. – Ч-черт, ледяная!
Валера виновато кивнул и, осмелев, осторожно накрыл своей ладонью сверху и сжал пальцы, не удержался. Улыбнулся несмело и робко в ответ на внимательный взгляд – мол, просто пытаюсь согреться, только и всего.
Тарасов вздохнул – как-то особенно тяжело. И решительно высвободил руку из Валериной хватки.
В горле появился комок от детской, самоуничижительной обиды – не хочет, противно, навязываюсь. Окончательно сожрать себя изнутри Валера не успел: одеяло приподнялось, и через секунду Валера почувствовал руку на своем бедре. Бросило в жар моментально, как будто температура скаканула до сорока, кончился воздух.
Кто-то сошел с ума – или Валера, которому мерещится всякое, или Тарасов, сильно сжавший пальцы – обжигающе горячие даже через ткань.
Сердце забилось так, словно решило пробить грудную клетку и вырваться на свободу.
Тарасов продолжал лениво поглаживать его бедро, рука сместилась чуть выше, умелые пальцы оттянули резинку штанов и пробрались внутрь.
Валера прикусил губу до тупой пульсирующей боли, чтобы не застонать. Нельзя. Нельзя, заметят, наплевать, о Господи, что он делает…
- Анатолий Владимирович, - шепотом взмолился Валера. – Не… не…
- Не надо? – любезно подсказал Тарасов, нарочито медленно проведя вверх и вниз, от головки до основания члена. Валера беспомощно зажмурился. – Или – не останавливайся?
Валера кивнул, помотал головой, снова кивнул - что угодно. Как скажете. Все, что хочешь.
- Я бы тебя прямо здесь… мальчик мой, - на висках выступили капельки пота, челка прилипла ко лбу, Валере казалось, что этот сводящий с ума шепот слышит весь автобус. Отчаянно хотелось ерзать, прижиматься, толкаться навстречу ласкающей руке, но он смотрел на спинки кресел впереди, видел затылки ребят и твердил себе: нельзя, молчи. Дернешься – и он прекратит, и больше никогда до тебя не дотронется. – Валера…
Тело отозвалось на ласку мгновенно, Валера судорожно вздохнул, вжимаясь затылком в жесткую поверхность. И застыл, услышав знакомый голос:
-Валер, ты… Ой, АнатольВладимыч, вы здесь!
Черт возьми. Валера стиснул зубы так, что это вызвало волну головной боли. Он чувствовал, как горят щеки, и молился, чтобы Сашка не заметил. Хотя, вот чем Гусь никогда не отличался, так это наблюдательностью.
- Я – здесь, - подтвердил Тарасов, и Валера перестал дышать, слыша знакомую хрипотцу в любимом голосе. – А Харламов – спит. Чего и вам, Александр, желаю.
- А вы здесь будете, да?.. – явно растерялся Саша, услышал нетерпеливый вздох Тарасова и зачастил: - Я тогда с Борисом Палычем полежу… то есть, посижу! В смысле, посплю!..
Поглаживания, замедлившиеся было во время разговора с Сашкой, возобновились; пальцы ласкали уверенно и быстро, дразняще проходясь по головке.
Валера не выдержал, всхлипнул беспомощно и тут же с силой прикусил губу. Открыл глаза и содрогнулся всем телом: от взгляда Тарасова – тяжелого, голодного, - хотелось стонать в голос. Голова закружилась, в темноте начали вспыхивать разноцветные круги, и Валера тяжело задышал. Так близко, он так близко…
Не выдержав, подался навстречу сводящим с ума руке и кончил, вцепившись зубами в воротник куртки и глуша стон.
Простите за оффтоп, но я пытаюсь найти ТОСАМОЕ исполнение с феста про Тарасова, Анисина и Харламова (наверняка, все в курсе, о чем речь), и не могу... Поделитесь ссылочкой, пожалуйста!
читать дальшеКогда слегка расходится этот ком в груди, Когда уже думаешь: Надо же! Пронесло! И светлее в глазах, только нет - Гляди: Как он берет разбег - становится на крыло. Как он, не видя препятствий, летит наверх, Какой веселый закладывает вираж, Гляди, как в глазах его тонет смех И знамена разворачивает кураж! Ломай же его сейчас, сбивай же ему прицел, Учи его жить и мордой вози об лёд, Чтобы потом - он выше - ровней летел. Он вырастет И поймёт.
осталось себе простить птицу сбитую влёт.
читать дальшеВообще, если знаешь "как" — отпусти. Перестань держать сердце моё в горсти, Вдруг тогда перестанет меня трясти, Стоит только черёмухе зацвести. Стоит только весне посыпаться в белый цвет, Тут, как первый цветок проклюнется - всё, привет! Всё движение жизни моей - в кювет, И живёшь как дурак, И на льду встречаешь рассвет. И ладонь на сердце - давит и жмёт кулак. Отпусти меня, отпусти, если знаешь — Как.
читать дальшеА всё потому, что он дорог мне. До хруста костяшек, до белых глаз, До чёрного гнева...Гони коней! Любое слово — вопрос? Приказ! И хорошо, что только - хоккей - Ничто другое не держит нас.
Одна мечта на двоих - на всех! Одним азартом, в одном огне, Единая цель - единый успех, Победа, ребята, всего важней. Я слышу в трубке ваш общий смех - До хруста костяшек он дорог мне.
Пейринг: АТ/ВХ Рейтинг: PG-13 Название: Ни слова о хоккее.
читать дальшеОн никогда не разрешает говорить о хоккее. Ничего профессионального, вообще ни слова об этом, едва они покидают стадион. Валера раньше и подумать не мог, что с ним так можно. Что можно лежать на диване, касаясь любимого плеча и дышать тихо, чтобы не разбудить. Или говорить живо, увлеченно - о фигурном катании, о футболе, о чем угодно, кроме того, чем живут они оба. И Валера снова приходит на тренировку, опять сидит на трибуне и смотрит, как тренируется команда, с Тарасовым он старается даже взглядом не пересекаться. И кода слышит "Будь другом, шайбы пособирай" сам не понимает, как сдерживается, как удерживает крик возмущения и почему молча спускается, только на льду позволяя себе это замечание в сторону Третьяка. И все. "Тебе не больно, Харламов". Нет, в физическом смысле почти нет. И он не понимает, как, ну как эти губы целовали его вчера, а сегодня приказывают такое, и шайбы бьют по телу, не защищенному вратарской формой. Он падает на лед и сил нет даже чтобы дойти до раздевалки. Все по очереди оказываются на том же месте, но Тарасов уже не смотрит, и ребята позволяют себе бить не в полную силу. Харламов сидит на скамейке и тяжело дышит, когда мимо идут игроки ЦСКА, в душ добирается последним. "Пень обоссаный!" Валера сам не понимает, как мог такое сказать. Они договаривались - не связывать друг друга с тренировками. Ничего личного не говорить в связи с хоккеем. А теперь Валера сидит на полу пустой душевой и боится выйти, потому что он нарушил правила, и непонятно, чем это теперь обернется. Тарасов входит тогда, когда на стадионе не остается никого, кроме них. Вода все еще шумит, поэтому шаги Валера слышит только тогда, когда они раздаются прямо у него за спиной. - Анатолий Владимирович!.. Он выпрямляет спину, стоит - мокрый и голый, смотрит на Тарасова, но осекается, встретив его жест - палец, поднесенный к губам. - Тшш. Сухие ладони на влажных щеках, и Валера даже пошатывается от неожиданности, когда Тарасов целует его в лоб. - Пойдем отсюда. И это значит - никакого "извини". Никакого "ты нарушил правила", и даже не "правил больше нет". Все в силе, все как раньше. Валера кивает, вытирается, не сводя с него восторженного взгляда. Одежда касается поврежденной кожи, причиняя боль, но он даже не морщится. - В аптеку зайдем, - равнодушно говорит Тарасов, вытирая руки о полотенце. - Мазь от ушибов купишь. - Да не болит даже, я понимаю, почему ты... - Валера! - М? - Ни слова о хоккее.
«Золотой Орел 2014»: «Легенда № 17» - лидер по числу номинаций
27 декабря 2013 года Национальная Академия кинематографических искусств и наук России подвела итоги первого тура голосования и представила номинантов Национальной Премии в области кинематографии «Золотой орел» за 2013 год. Торжественная церемония вручения премий состоится 29 января 2014 года в 1-м павильоне киноконцерна «Мосфильм».
читать дальшеНОМИНАНТЫ: Лучший игровой фильм Географ глобус пропил Горько! Ку! Кин-дза-дза Легенда №17 Сталинград
Лучший мини-сериал (до 10 серий включительно) Все началось в Харбине Людмила Мосгаз
Лучший телевизионный сериал (11 серий и более) Жизнь и судьба Марьина роща Склифосовский
Лучший неигровой фильм Африка: Кровь и красота Дилогия (высокая ставка, мы не подписывали договора в версале) Кто такой этот Кустурица?
Лучший анимационный фильм Бессмертный Длинный мост в нужную сторону Тише, бабушка спит
Лучший режиссер
Александр Велединский "Географ глобус пропил"
Николай Лебедев "Легенда №17"
Жора Крыжовников "Горько!"
Лучший сценарий
Николай Куликов
Михаил Местецкий "Легенда №17"
Алексей Казаков
Жора Крыжовников
Николай Куликов "Горько!"
Александр Адабашьян "Собачий рай"
Лучшая женская роль в кино
Елена Лядова "Географ глобус пропил"
Светлана Иванова "Легенда №17"
Юлия Александрова "Горько!"
Лучшая актриса на ТВ
Полина Агуреева "Жизнь и судьба"
Анна Михалкова "Жизнь и судьба"
Вера Сотникова "Людмила"
Лучшая мужская роль в кино
Анатолий Белый "Метро"
Сергей Пускепалис "Метро"
Константин Хабенский "Географ глобус пропил"
Данила Козловский "Легенда №17"
Олег Меньшиков "Легенда №17"
Лучший актер на ТВ
Павел Деревянко "Обратная сторона Луны"
Александр Балуев "Жизнь и судьба"
Сергей Маковецкий "Жизнь и судьба"
Лучшая женская роль второго плана
Ксения Раппопорт "Распутин"
Нина Усатова "Легенда №17"
Елена Валюшкина "Горько!"
Лучшая мужская роль второго плана
Александр Робак "Географ глобус пропил"
Владимир Меньшов "Легенда №17"
Ян Цапник "Горько!"
Лучшая операторская работа
Максим Осадчий "Сталинград"
Дмитрий Грибанов "Горько!"
Юрий Клименко "Weekend"
Лучшая работа художника-постановщика Легенда №17 Метро Сталинград
Лучшая работа художника по костюмам Небесные жены луговых мари Собачий рай Сталинград
Лучшая музыка
Алексей Зубарев "Географ глобус пропил"
Эдуард Артемьев "Легенда №17"
Алексей Айги "Зеркала"
Лучший монтаж Горько! Легенда №17 Сталинград
Лучшая работа звукорежиссера Горько! Легенда №17 Сталинград
Лучший зарубежный фильм в российском прокате Великий Гэтсби Гравитация Операция "Арго"
Церемонию будут транслировать 29.01 в 23.45 по по каналу "Россия 1".
"One day I am gonna get to the bottom of your twisted psyche". (с) Misha Collins
Название: GUY Автор:gvenog Форма: клип Пейринг/Персонажи: Феликс Юсупов/князь Дмитрий Категория: слеш Исходники: видео: Распутин; музыка: Lady Gaga - G. U. Y Рейтинг: PG-13