ЛГБТ-сообщество Советского Союза
Автор: аландр, [Сашка]
Название: ... Без названия)
Пейринг: Валерий Харламов/Анатолий Тарасов.
Рейтинг: PG-13.
Предыстория: Сначала мы это разыгрывали. Потом пришла Грациозный Юнкер и захотела больного Тарасова. И я не удержалась))
Больной и трогательный АВ. Заботливый Харламов.
читать дальше
Харламов звонит в дверь уже, кажется, десятый раз. То, что Анатолий Владимирович дома, он не сомневается. Сомневается, что он захочет открыть.
Валера совершенно случайно узнал, что Тарасов болеет, сидит дома. И ведь один сидит. И уж точно не позовет никого помочь, в этом Валера не сомневался. Вот и прихватил апельсины, сладости какие-то, не особо надеясь, что Тарасов такое будет есть, и примчался к тренеру.
- Да открывайте! Я же знаю, что вы дома! - Валера перестает звонить, ударяет кулаком в дверь.
Слышит тихие шаги, скрежет в замке, тут же расплывается в улыбке, иначе почему-то не получалось. Хотя на лице у Тарасова явно написано неодобрение.
- Ты тут какого хрена забыл? – интересуется он, качая головой. Как всегда, не очень-то ласково. Только голос на этот раз хриплый, больной..
- Здрасьте, Анатолий Владимирович! А я вас навестить зашел, - Валера радостно демонстрирует авоську с апельсинами. И тут же протискивается в квартиру, без труда отодвигая Тарасова, захлопывает за собой дверь. - Вы как себя чувствуете?
Вопрос откровенно дурацкий. Выглядит тренер не важно, укутанный в свитер, в шарф. Да и хмурится, но это тоже как обычно.
- Харламов, ты мою квартиру с тренировочной площадкой не перепутал? - мрачно спрашивает Тарасов, скрещивая руки на груди. - Развернулся и вышел, у тебя сейчас тренировка.
Харламов пожимает плечами:
- У меня выходной. Вполне законный, между прочим. Вот сижу дома и стоп себе думаю "Ну не дурак ли я?". Любимый тренер болеет, а я его даже не навестил ни разу.
Валера скидывает ботинки, проходит на кухню, по-хозяйски так.
- Любимый тренер тебя посылает далеко и надолго, - безрадостно сообщает Тарасов. Харламов отзывается спокойно совершенно:
- Тренер, не напрягайте горло, вам кричать нельзя. Потом меня погоняете, - он кладет апельсины на стол, ставит сладости. - Вы как себя чувствуете? Я вам тут витамины принес.
- И нечего было грабить продуктовый, - Тарасов, кажется, упорно делает вид, что вопроса не слышит. - Забирай свои апельсины и иди побегай, а меня не трогай.
- Я уже набегался, - пожимает плечами Валера. - А вот вы тут неизвестно как лечитесь. А как сборная без вас?
Харламов оглядывает кухню в поисках хоть каких-то лекарств.
- Вон у вас малиновое варенье стоит не открытое. А оно помогает очень, знаете? А хотите я вам чай сделаю? Вкусный и полезный при простуде. Меня мама учила!
- Мне твоя мама с ее пирогами, Харламов, в кошмарах снится. Либо ты сейчас бегом вылетаешь из моей квартиры, либо потом у меня всю Москву бегом пробежишь и навечно останешься в ссылке на скамейке запасных, - голос сейчас звучит не особенно грозно, но тренер явно старается. - Мне тишина и спокойствие нужны, а не обнаглевшие мальчишки.
Первую часть фразы Харламов игнорирует, отзывается только:
- Тишина и спокойствие? Так вы идите, полежите. А я вам чай сделаю, полечу вас, - и снова улыбается. - Ну ведь не выгоните. Я упрямый.
Как-то словно чувствует, что серьезно Тарасов его пока не прогоняет. Только ворчит, хотя реакция у него непредсказуема совершенно.
- Делай свой чай и иди-ка ты, великий хоккеист, нахрен отсюда, - а хмурится еще сильнее.
Харламов радостно кивает:
- Хорошо! Сейчас только чайник поставлю.
Он наливает воду в чайник, быстро разбираясь, что где. Ставит на плиту и снова оборачивается к Тарасову:
- Анатолий Владимирович, а что же вы? Пойдите, полежите...
Он подходит ближе, тянет тренера за плечо в комнату, осторожно так, вдруг снова начнет ругаться.
- Вас уложить, может?
- Харламов, да ты в конец охренел?! – Тарасов похоже честно пытается орать. - Я взрослый человек и сам прекрасно знаю, как мне нужно лечиться, и забота самоуверенного мальчишки - это последнее, что мне сейчас нужно.
В любой другой ситуации такой тон, такие резкие слова точно остудили бы дурацкие порывы позаботиться о таком человеке. Харламов бы точно послушался.
Если бы они были на льду.
Здесь не работает, совсем не работает. Валеру даже не задевает.
- Вот, говорите, что взрослый человек, а самоуверенный мальчишка дело говорит. Вам полежать надо. Вон у вас глаза больные, вижу. А кричать вам тем более нельзя. Иначе будете нас потом гонять только шепотом, как же мы вас услышим?
Он ведет себя осторожно, мягко, но настойчиво. Полностью уверенный в своей правоте.
- У меня глаза больные, потому что я тебя видеть уже не могу. На тренировках я от тебя никуда не денусь, не хочешь меня в покое оставить хотя бы в моем собственном доме? Или для великих хоккеистов закон не писан?
Харламов моментально надувается, это уже обидно, пожимает плечами:
- Я вам могу и на глаза не попадаться особо. Вот чай приготовлю, что-нибудь поесть могу сделать, вам тяжело, наверное. И свалю. Если хотите. Но не раньше, - он с уверенностью может сказать, что о Тарасове сейчас заботиться некому. А после всего, что он для него сделал, Валера себя как-то даже обязанным чувствует. Но пришел вовсе не для того, чтобы отдать долг. Просто кажется, что так правильно, так нужно.
- Уйди лучше сразу, пожалей нервы мои, - устало ворчит тренер.
Харламов только упрямо бычится, смотрит нехорошо так, из-под челки:
- Я лучше ваше здоровье пожалею. А нервы ваши не сильно пострадают. Меня вы каждый день видите, не выгнали же до сих пор...
Он отводит взгляд, идет обратно на кухню, не хочется уже продолжать разговор. А вот чай сделать он может. И сделает, Тарасов его, конечно, и выльет запросто, но так все равно лучше.
- Харламов, не нарывайся, у тебя все еще впереди, выгнать всегда успею, - голос у него не становится теплее ничуть, но уже как-то все равно. Валера насыпает в большую кружку стоящий рядом чай, открывает банку с вареньем. Злится, обижается. И уже не думает, что говорит:
- В злого тренера играете, да? Не выйдет. Со мной точно не выйдет. Вы же не железный, как хотите казаться...
Харламова ужасно обижает и раздражает эта манера Тарасова прикидываться железным человеком без слабостей, у которого никогда ничего не болит. Наверняка и сейчас просто не хочет быть на глазах у ученика в таком состоянии. А Валере это и не важно было, знал же, что некому о нем позаботиться.
- Слушай, великий психолог, что ж ты в хоккее тогда забыл, раз такой знаток человеческих душ? – Тарасов язвит, тон раздраженный такой. Харламов только опускает голову еще ниже, сжимает губы:
- Нашел то, что люблю. Вот и полез...
Больше он ничего не говорит, отворачивается, смотрит на чайник, дожидаясь, пока вскипит. По-хорошему, действительно нужно уйти, но только не с его упрямством. И плевать на характер Тарасова. И то, что на следующей тренировке Валере мало не покажется точно.
- Вот и иди лучше лишний раз позанимайся любимым делом, раз у тебя энергию девать некуда. Это, впрочем, дело поправимое. Позаботиться не о ком? Иди девочку себе найди или котенка подбери блохастого.
Харламов не трогается с места. Отзывается глухо:
- Есть мне о ком заботиться. И обо мне есть кому заботиться...
Намекать, что о Тарасове заботиться некому, он не хотел. Но как-то само сорвалось. Валера даже взгляд не отводит с чайника, уже ругая себя, что так много воды налил.
- Вот и я найду, кому о себе позаботиться. И самовлюбленный мальчишка, видимо, решивший, что ему все можно, в число этих людей явно не входит…
Харламов резко разворачивается:
- Какой же вы, - он задыхается в словах, в эмоциях. - Я-то думал вы человек все-таки. А вы... Я же просто хотел помочь. Вы бы и поправились быстрее... Но теперь я вам глаза буду мозолить только на тренировках! Обещаю!!
Он почти вылетает из квартиры, едва успев натянуть ботинки.
- Ну вот, теперь правильно, - устало и грустно вздыхает Тарасов, закрывая входную дверь. Но Валера этого уже не слышит, пролетает несколько пролетов, садится прямо на ступеньки, ударяет в стену кулаком. Боль остужает совсем чуть-чуть. Не надо было так орать на тренера. Но до чего же он его уже довел, просто слов нет. Валера-то уже действительно подумал, что вот тогда, когда он его на ноги поднимал, Тарасов был настоящий, живой. Оказалось, зря надумал себе... И обидно сейчас до слез, как ребенку.
Харламов так и сидит на ступеньках, пытаясь как-то успокоиться. Хочется вернуться, но нельзя же. Наверху слышно, как кто-то спускается, Валера уже встает, чтобы никому не показываться на глаза, когда слышит какой-то странный шорох, тихий вскрик. Харламов поднимается выше на один пролет. Точно на площадке лежит Тарасов. Без сознания.
У Валеры словно вся гордость исчезает мгновенно. Он тут же кидается к тренеру, падает рядом на колени:
- Анатолий Владимирович?! Анатолий Владимирович, вы меня слышите? Вот же черт упрямый, чтоб тебя... Куда ж тебя понесло-то?
Тарасов в себя не приходит. Харламов серьезно пугается, не долго думая, подхватывает тренера на руки, несет до квартиры, еще и бурчит на ходу:
- И он меня мелким называл... Жрать надо больше.
Дверь Тарасов даже не закрыл, то ли торопился, то ли не заметил. Валера вносит его внутрь, укладывает на кровать в спальне. Только ботинки стягивает и куртку.
Приносит из ванной влажное полотенце, прикладывает ко лбу. Горячий, как печка же. Врача вызвать все-таки не рискует, хотя очень хочется. Еще и в стакан воды наливает, ставит на тумбочку рядом. Сам не знает, куда кидаться. То ли врача вызывать все-таки, то ли пойти лекарство поискать...
Спустя каких-то пару минут, Тарасов шевелится на кровати, пытается открыть глаза, кажется. Валера тихо вздыхает, поднимается, задергивает шторы. Так хотя бы не так светло.
- Харламов, ты какого черта еще здесь? - голос у Тарасова хрипит страшно, едва слышно. Харламову даже не хочется смотреть на него:
- Предпочитаете валяться на лестничной площадке без сознания? Надо было там и бросить?
- Дурак ты, Харламов, хоть сиди и думай себе свой стоп, - совсем тихо вздыхает Тарасов и откидывается на подушки закрывая глаза. Харламов не отвечает, уходит на кухню. Быстро делает чай с малиной. Горячий, полезный. Ставит на тумбочку.
- Вот... выпейте хоть. Полегче будет, - бурчит тихо, не глядя. - Я посмотрел, у вас в аптечке лекарств-то нет почти. Давайте я в аптеку схожу хоть. Вам чего взять?
Таким Тарасова он никогда не видел. Обида все еще берет свое, но все равно хочется хоть что-то сделать, чтобы тренеру было хоть немного легче.
- Что ж ты возишься так со мной? - хрипит Тарасов, не открывая глаз. - В твоих же эгоистичных интересах, чтобы я тут провалялся подольше и не терзал тебя бедного-несчастного на тренировках.
Харламов только вздыхает, пожимает плечами:
- Хочу и вожусь, - он кидает быстрый взгляд на тренера. - На мои вопросы вы принципиально не отвечаете? Я сейчас пойду и скуплю в аптеке все, на что хватит денег.
И добавляет совсем обреченно, даже не надеясь:
- И чай стынет.
Тарасов все-таки садится на кровати, но к чаю даже не тянется:
- У тебя более важных дел нет? Девочка на свидание не ждет, мама не ругается?
- Да какая разница? - бурчит Харламов. - Я сейчас уйду, а вас опять куда-нибудь понесет. Может в этот раз упадете не так удачно и... мало ли.
Он снова вздыхает, садится на край кровати, берет в руки кружку с чаем, почти самостоятельно засовывает ее в ладони Тарасову, у того, кажется, даже сил нет сопротивляться.
- Пейте. Аккуратнее, горячая же, не обожгитесь.
- Ох, Харламов, по характеру ты определенно в маму пошел, - даже сейчас ворчит, по привычке что ли?
- Может и в маму, - кивает Валера. - Вы пейте, Анатолий Владимирович, пейте. А я в аптеку схожу.
Он поднимается, уже прикидывая, где он тут по близости видел аптеку.
- Скоро вернусь. Не надейтесь, что сбегу.
Он разворачивается, выходит из комнаты. На кухне тормозит пару мгновений, он точно видел где-то рецепт из больницы. Рецепт находится быстро, только не на кухне, а в куртке Тарасова. Вот в аптеку-то он и пошел, конечно.
Сбегать до аптеки один квартал - раз плюнуть. Возвращается Харламов быстро, входит в комнату
- Даже чай выпили? А я думал, не будете. Я вам тут все принес. Только вот тут написано "после еды". Вы ели когда последний раз?
На откровенно недовольный вид Тарасова Валера старается не обращать внимания. Пусть ворчит и ругается, зато встанет на ноги быстрее.
- Не потерялся, - обреченно вздыхает Тарасов, нехотя открывая глаза. - Тебе какая разница? Спасибо за лекарства, я дальше разберусь. Я, может, вообще на еду смотреть не могу еще с незабываемого пирога твоей мамочки.
- Дался вам это пирог, - обиженно бурчит Валера. - Он вкусный, между прочим. У мамы все вкусное.
Он растерянно мнется, сжимая в руках лекарства. Тарасов спасибо сказал, уже хороший знак. Можно наглеть дальше.
- Я могу вам поесть приготовить. Я умею. Можно?
- Знал бы я, сколько проблем с тобой, навечно бы в Чебаркуле оставил.
У Харламова Чебаркуль вообще больная тема, Валера тут же опускает голову, почти втягивая в плечи, произносит совсем тихо:
- Я вам мешаюсь, да? Я уйду. Только лекарства-то все равно надо после еды, а вы сам даже стоять нормально не можете. Я же вижу.
- Могу я или не могу - это дело мое, - снова хмурится Тарасов. - А что я не сильно этому рад, с первого взгляда видно было, или ты у нас непонятливый такой?
Валера почти взрывается:
- Я вообще дурак. Непонятливый и самоуверенный!
Он разворачивается, хлопает дверью спальни. Но не уходит, только направляется на кухню, судорожно вспоминая, что вообще ел на его глазах Тарасов. Самое простое и удобное - картошка. Желательно пюре. У него вон горло болит, может ему и есть больно будет.
Харламов уже сам не особо понимает, какого черта он так переживает за тренера, но бросать его одного он не собирается. Даже если ему тут, мягко говоря, не рады. Возвращается он с тарелкой пюре. Отдельно чай, отдельно молоко, на выбор. Хлеб даже.
- Вы такое едите, я помню, - бурчит Валера все еще обиженно. - Вот ешьте давайте. А потом лекарство. И да, можете не уточнять. Я вредный, назойливый и непонятливый, я помню.
- Я тебе еще подобных "комплиментов" придумаю, не волнуйся, - Тарасов мрачно смотрит на еду. - Слушай, давай ты меня с ложечки кормить не будешь, а? Я тебе уже не один раз повторял, что тебя тут не ждали, иди вон в больницу работать, раз душа так болит за чье-то здоровье.
- Да понял я уже, понял, - Валера пододвигает поднос ближе. - Сами поедите, не маленький. И душа у меня только за вас болит, елки-палки. Хватит ворчать, что вы как дед старый. Ешьте, а потом лекарство.
Он улыбается вдруг, добавляет весело:
- Могу еще горчичники поставить. Хотите?
- Я, может, и есть дед старый, - усмехается Тарасов, со вздохом забирая у Валеры тарелку с с картошкой. - Ну все, все, успокойся, съем я пюре твое и лекарства выпью, так-то ты меня в покое оставишь?
Валера только улыбается шире, неожиданно весело:
- Это вы горчичников испугались, да? А насчет "оставить в покое" я подумаю.
У Харламова моментально меняется настроение. Прямо радуется, что Тарасов уже не так ворчит.
- Там еще апельсины есть. И сладости какие-то, не знаю, едите вы такое или нет
- Идею с апельсинами у девочки своей подхватил? - фыркает Тарасов, доедая картошку, отставляет пустую тарелку на тумбочку. - А сладости я никакие не ем, так что, увы, все твои старания бессмысленны.
- Старания все равно не мои, - фыркает Харламов, подхватывая тарелку и благополучно пропуская упоминание про "девочку". Тот период вообще не очень хочется вспоминать. - Я сейчас...
Он уходит, возвращается уже с лекарствами.
- Вот это пить, это потом, часа так через два, - а сам уже жует мамино печенье, не пропадать же добру.
- Харламов, слушай, бросай хоккей, иди во врачи, а? И мне нервотрепки меньше, и ты вон найдешь, куда свое бесконечное желание заботиться деть, - ворчит Тарасов, разглядывая таблетки, сиропы, капли самые разные. - Ну все, теперь твоя миссия выполнена? Иди уже отсюда.
- Не дождетесь, - снова почти обиженно ворчит Харламов. - Не уйду из хоккея. А от вас уйду. Только вы лекарство выпейте при мне. И пообещайте, что поспите. Вам надо.
Он уже сам боится своей наглости, но надо же идти до конца теперь.
- Что ж ты так, может, мир гениального врача теряет, - хмыкает Тарасов, но лекарства все выпивает. - Теперь все? Обещаю, что усну, как только твоя наглая морда перестанет мне глаза мозолить.
- Хорошо-хорошо, удовлетворенно кивает Харламов. - Я ухожу. Дверь захлопну, не вставайте.
Он даже не прощается толком, уходит из спальни, выходит в прихожую. Дверью действительно хлопает, но только для вида. На цыпочках пробирается в соседнюю комнатку, устраивается на диване, обещая себе, что уйдет, как только убедится, что Тарасов уснул.
Валера укладывается на диване, рассматривая обстановку комнаты. И глаза почему-то жутко слипаются, он и сам не замечает, как вырубается на диване, сворачиваясь в клубок.
Тарасов выдыхает облегченно, слыша, как хлопает входная дверь. Наконец-то - тишина и спокойствие, и не лезет он со своей заботой. Глупый еще и маленький, совсем не понимает, когда и что можно - а когда и с кем - нельзя. И что ему же проще будет и жить, и тренироваться, и играть - не видя в тренере живого человека. И уж тем более к нему не привязываясь.
Через какое-то время он действительно проваливается в сон - видимо, действуют таблетки, но долго проспать не получается. Едва-едва стемнеть успело - и пары часов не прошло, как Тарасов просыпается снова, в горле сухо, как в пустыне, и немедленно необходимо хоть стакан воды выпить. Голова еще кружится, но уже не настолько, не до потери сознания.
А в гостиной обнаруживается Харламов, спящий сном младенца - вот только этого еще не хватало.
- Баран упрямый, - тихонько вздыхает Тарасов, достает из шкафа теплый плед - будить этого идиота сейчас только к очередной ссоре, пусть уж поспит, а потом уйдет сам. И улыбается даже во сне, наверное, снится ему что-нибудь светлое и теплое, - неудивительно, почему на эту самую улыбку ведутся такие толпы далеких от хоккея фанаток. Челка чуть взъерошенная, ресницы пушистые - ну просто как картинка из книги детской.
Тарасов мотает головой, отбрасывая эти мысли, словно наваждение, и быстро укрывает спящего Харламова пледом, чтобы не замерз - в квартире не особенно тепло.
А Харламову снится тренер. Он укутан в колючий шарф, ругается хриплым голосом, прогоняет все время. Валера во сне сжимается в клубок под пледом, бурчит сквозь сон:
- Не уйду... никуда не уйду...
- Да куда ты уйдешь, разве ж прогонишь упрямца такого... - обреченно вздыхает Тарасов, невольно улыбаясь, еще раз поправляет плед и уходит обратно в спальню - у самого глаза слипаются, да и, может, станет чуть полегче.
Валера просыпается, когда на улице уже стемнело. Мысленно ругается. Обнаруживает вдруг, что укрыт пледом, это получается Тарасов вставал, позаботился. С чего бы вдруг?
Харламов поднимается, аккуратно складывает плед. Тихонько заглядывает в спальню. Тарасов спит, кутаясь в одеяло, хмурясь даже во сне. Валера качает головой, подходит ближе зачем-то, осторожно касается рукой лба, температуры вроде нет сейчас.
Он так и садится на пол у кровати, ловля себя на том, что на вот такого тренера приятно смотреть. И вообще так хорошо и спокойно.
Тарасов резко открывает глаза, смотрит растерянно как-то. И шепчет тихо:
- Валера?
- Тшш... спите-спите, - почему-то так же тихо отзывается Харламов. Утыкается лбом в кровать и добавляет шепотом. - Только не прогоняйте...
Уходить дико не хочется. Вот только не сейчас.
Тарасов молчит, только улыбается краем губ, и чуть поправляет сползшее одеяло. Валера осторожно поднимает голову. Кажется, прогонять его и не собираются. Он робко так улыбается, опускает подбородок на кровать, с такой теплотой глядя на Тарасова. Пусть спит, правда. Он такой трогательный, когда вот такой тихий и сонный.
Несколько секунд они так и смотрят - глаза в глаза, а потом Тарасов прикрывает глаза, не спит еще точно, дыхание слишком неспокойное. Валера сидит, смотрит на тренера, рассеянно поглаживая край кровати. Дожидается, пока действительно уснет. И еще сидит, черт знает, сколько времени. Потом поднимается, уходит на кухню. Тихо, стараясь не шуметь моет посуду. Пишет записку "Рецепт чая это совсем просто, вы знаете. Лекарство пить три раза в день, там написано. После еды. Я к вам еще зайду, не надейтесь, что избавились."
Записку оставляет на тумбочке, там же стакан воды, какой-то сироп от горла. И зачем-то снова осторожно касается Тарасова, лба, темных волос, щеки. Отдергивает руку, уходит быстро, но тихо. Осторожно прикрывая дверь. Завтра он еще вернется, теперь уж Тарасов его точно не прогонит.
Просыпается Тарасов ранним-ранним утром - ежится от холода и натягивает одеяло до подбородка, позволяя себе еще несколько минут в тишине.
Вставать приходится, банальный прием лекарств не отменял никто. На тумбочке записка - Тарасов щурится, без очков читать не особенно удобно, но почерк у Харламова разборчивый.
Вот же упрямый, с этой заботой своей, да вообще со всем.
Но почему-то невозможно не улыбнуться, представив себе, как он в следующий раз притащится с очередными апельсинами, или что еще там придумает. И ведь он вернется, обязательно вернется.
URL записи
Название: ... Без названия)
Пейринг: Валерий Харламов/Анатолий Тарасов.
Рейтинг: PG-13.
Предыстория: Сначала мы это разыгрывали. Потом пришла Грациозный Юнкер и захотела больного Тарасова. И я не удержалась))
Больной и трогательный АВ. Заботливый Харламов.
читать дальше
Харламов звонит в дверь уже, кажется, десятый раз. То, что Анатолий Владимирович дома, он не сомневается. Сомневается, что он захочет открыть.
Валера совершенно случайно узнал, что Тарасов болеет, сидит дома. И ведь один сидит. И уж точно не позовет никого помочь, в этом Валера не сомневался. Вот и прихватил апельсины, сладости какие-то, не особо надеясь, что Тарасов такое будет есть, и примчался к тренеру.
- Да открывайте! Я же знаю, что вы дома! - Валера перестает звонить, ударяет кулаком в дверь.
Слышит тихие шаги, скрежет в замке, тут же расплывается в улыбке, иначе почему-то не получалось. Хотя на лице у Тарасова явно написано неодобрение.
- Ты тут какого хрена забыл? – интересуется он, качая головой. Как всегда, не очень-то ласково. Только голос на этот раз хриплый, больной..
- Здрасьте, Анатолий Владимирович! А я вас навестить зашел, - Валера радостно демонстрирует авоську с апельсинами. И тут же протискивается в квартиру, без труда отодвигая Тарасова, захлопывает за собой дверь. - Вы как себя чувствуете?
Вопрос откровенно дурацкий. Выглядит тренер не важно, укутанный в свитер, в шарф. Да и хмурится, но это тоже как обычно.
- Харламов, ты мою квартиру с тренировочной площадкой не перепутал? - мрачно спрашивает Тарасов, скрещивая руки на груди. - Развернулся и вышел, у тебя сейчас тренировка.
Харламов пожимает плечами:
- У меня выходной. Вполне законный, между прочим. Вот сижу дома и стоп себе думаю "Ну не дурак ли я?". Любимый тренер болеет, а я его даже не навестил ни разу.
Валера скидывает ботинки, проходит на кухню, по-хозяйски так.
- Любимый тренер тебя посылает далеко и надолго, - безрадостно сообщает Тарасов. Харламов отзывается спокойно совершенно:
- Тренер, не напрягайте горло, вам кричать нельзя. Потом меня погоняете, - он кладет апельсины на стол, ставит сладости. - Вы как себя чувствуете? Я вам тут витамины принес.
- И нечего было грабить продуктовый, - Тарасов, кажется, упорно делает вид, что вопроса не слышит. - Забирай свои апельсины и иди побегай, а меня не трогай.
- Я уже набегался, - пожимает плечами Валера. - А вот вы тут неизвестно как лечитесь. А как сборная без вас?
Харламов оглядывает кухню в поисках хоть каких-то лекарств.
- Вон у вас малиновое варенье стоит не открытое. А оно помогает очень, знаете? А хотите я вам чай сделаю? Вкусный и полезный при простуде. Меня мама учила!
- Мне твоя мама с ее пирогами, Харламов, в кошмарах снится. Либо ты сейчас бегом вылетаешь из моей квартиры, либо потом у меня всю Москву бегом пробежишь и навечно останешься в ссылке на скамейке запасных, - голос сейчас звучит не особенно грозно, но тренер явно старается. - Мне тишина и спокойствие нужны, а не обнаглевшие мальчишки.
Первую часть фразы Харламов игнорирует, отзывается только:
- Тишина и спокойствие? Так вы идите, полежите. А я вам чай сделаю, полечу вас, - и снова улыбается. - Ну ведь не выгоните. Я упрямый.
Как-то словно чувствует, что серьезно Тарасов его пока не прогоняет. Только ворчит, хотя реакция у него непредсказуема совершенно.
- Делай свой чай и иди-ка ты, великий хоккеист, нахрен отсюда, - а хмурится еще сильнее.
Харламов радостно кивает:
- Хорошо! Сейчас только чайник поставлю.
Он наливает воду в чайник, быстро разбираясь, что где. Ставит на плиту и снова оборачивается к Тарасову:
- Анатолий Владимирович, а что же вы? Пойдите, полежите...
Он подходит ближе, тянет тренера за плечо в комнату, осторожно так, вдруг снова начнет ругаться.
- Вас уложить, может?
- Харламов, да ты в конец охренел?! – Тарасов похоже честно пытается орать. - Я взрослый человек и сам прекрасно знаю, как мне нужно лечиться, и забота самоуверенного мальчишки - это последнее, что мне сейчас нужно.
В любой другой ситуации такой тон, такие резкие слова точно остудили бы дурацкие порывы позаботиться о таком человеке. Харламов бы точно послушался.
Если бы они были на льду.
Здесь не работает, совсем не работает. Валеру даже не задевает.
- Вот, говорите, что взрослый человек, а самоуверенный мальчишка дело говорит. Вам полежать надо. Вон у вас глаза больные, вижу. А кричать вам тем более нельзя. Иначе будете нас потом гонять только шепотом, как же мы вас услышим?
Он ведет себя осторожно, мягко, но настойчиво. Полностью уверенный в своей правоте.
- У меня глаза больные, потому что я тебя видеть уже не могу. На тренировках я от тебя никуда не денусь, не хочешь меня в покое оставить хотя бы в моем собственном доме? Или для великих хоккеистов закон не писан?
Харламов моментально надувается, это уже обидно, пожимает плечами:
- Я вам могу и на глаза не попадаться особо. Вот чай приготовлю, что-нибудь поесть могу сделать, вам тяжело, наверное. И свалю. Если хотите. Но не раньше, - он с уверенностью может сказать, что о Тарасове сейчас заботиться некому. А после всего, что он для него сделал, Валера себя как-то даже обязанным чувствует. Но пришел вовсе не для того, чтобы отдать долг. Просто кажется, что так правильно, так нужно.
- Уйди лучше сразу, пожалей нервы мои, - устало ворчит тренер.
Харламов только упрямо бычится, смотрит нехорошо так, из-под челки:
- Я лучше ваше здоровье пожалею. А нервы ваши не сильно пострадают. Меня вы каждый день видите, не выгнали же до сих пор...
Он отводит взгляд, идет обратно на кухню, не хочется уже продолжать разговор. А вот чай сделать он может. И сделает, Тарасов его, конечно, и выльет запросто, но так все равно лучше.
- Харламов, не нарывайся, у тебя все еще впереди, выгнать всегда успею, - голос у него не становится теплее ничуть, но уже как-то все равно. Валера насыпает в большую кружку стоящий рядом чай, открывает банку с вареньем. Злится, обижается. И уже не думает, что говорит:
- В злого тренера играете, да? Не выйдет. Со мной точно не выйдет. Вы же не железный, как хотите казаться...
Харламова ужасно обижает и раздражает эта манера Тарасова прикидываться железным человеком без слабостей, у которого никогда ничего не болит. Наверняка и сейчас просто не хочет быть на глазах у ученика в таком состоянии. А Валере это и не важно было, знал же, что некому о нем позаботиться.
- Слушай, великий психолог, что ж ты в хоккее тогда забыл, раз такой знаток человеческих душ? – Тарасов язвит, тон раздраженный такой. Харламов только опускает голову еще ниже, сжимает губы:
- Нашел то, что люблю. Вот и полез...
Больше он ничего не говорит, отворачивается, смотрит на чайник, дожидаясь, пока вскипит. По-хорошему, действительно нужно уйти, но только не с его упрямством. И плевать на характер Тарасова. И то, что на следующей тренировке Валере мало не покажется точно.
- Вот и иди лучше лишний раз позанимайся любимым делом, раз у тебя энергию девать некуда. Это, впрочем, дело поправимое. Позаботиться не о ком? Иди девочку себе найди или котенка подбери блохастого.
Харламов не трогается с места. Отзывается глухо:
- Есть мне о ком заботиться. И обо мне есть кому заботиться...
Намекать, что о Тарасове заботиться некому, он не хотел. Но как-то само сорвалось. Валера даже взгляд не отводит с чайника, уже ругая себя, что так много воды налил.
- Вот и я найду, кому о себе позаботиться. И самовлюбленный мальчишка, видимо, решивший, что ему все можно, в число этих людей явно не входит…
Харламов резко разворачивается:
- Какой же вы, - он задыхается в словах, в эмоциях. - Я-то думал вы человек все-таки. А вы... Я же просто хотел помочь. Вы бы и поправились быстрее... Но теперь я вам глаза буду мозолить только на тренировках! Обещаю!!
Он почти вылетает из квартиры, едва успев натянуть ботинки.
- Ну вот, теперь правильно, - устало и грустно вздыхает Тарасов, закрывая входную дверь. Но Валера этого уже не слышит, пролетает несколько пролетов, садится прямо на ступеньки, ударяет в стену кулаком. Боль остужает совсем чуть-чуть. Не надо было так орать на тренера. Но до чего же он его уже довел, просто слов нет. Валера-то уже действительно подумал, что вот тогда, когда он его на ноги поднимал, Тарасов был настоящий, живой. Оказалось, зря надумал себе... И обидно сейчас до слез, как ребенку.
Харламов так и сидит на ступеньках, пытаясь как-то успокоиться. Хочется вернуться, но нельзя же. Наверху слышно, как кто-то спускается, Валера уже встает, чтобы никому не показываться на глаза, когда слышит какой-то странный шорох, тихий вскрик. Харламов поднимается выше на один пролет. Точно на площадке лежит Тарасов. Без сознания.
У Валеры словно вся гордость исчезает мгновенно. Он тут же кидается к тренеру, падает рядом на колени:
- Анатолий Владимирович?! Анатолий Владимирович, вы меня слышите? Вот же черт упрямый, чтоб тебя... Куда ж тебя понесло-то?
Тарасов в себя не приходит. Харламов серьезно пугается, не долго думая, подхватывает тренера на руки, несет до квартиры, еще и бурчит на ходу:
- И он меня мелким называл... Жрать надо больше.
Дверь Тарасов даже не закрыл, то ли торопился, то ли не заметил. Валера вносит его внутрь, укладывает на кровать в спальне. Только ботинки стягивает и куртку.
Приносит из ванной влажное полотенце, прикладывает ко лбу. Горячий, как печка же. Врача вызвать все-таки не рискует, хотя очень хочется. Еще и в стакан воды наливает, ставит на тумбочку рядом. Сам не знает, куда кидаться. То ли врача вызывать все-таки, то ли пойти лекарство поискать...
Спустя каких-то пару минут, Тарасов шевелится на кровати, пытается открыть глаза, кажется. Валера тихо вздыхает, поднимается, задергивает шторы. Так хотя бы не так светло.
- Харламов, ты какого черта еще здесь? - голос у Тарасова хрипит страшно, едва слышно. Харламову даже не хочется смотреть на него:
- Предпочитаете валяться на лестничной площадке без сознания? Надо было там и бросить?
- Дурак ты, Харламов, хоть сиди и думай себе свой стоп, - совсем тихо вздыхает Тарасов и откидывается на подушки закрывая глаза. Харламов не отвечает, уходит на кухню. Быстро делает чай с малиной. Горячий, полезный. Ставит на тумбочку.
- Вот... выпейте хоть. Полегче будет, - бурчит тихо, не глядя. - Я посмотрел, у вас в аптечке лекарств-то нет почти. Давайте я в аптеку схожу хоть. Вам чего взять?
Таким Тарасова он никогда не видел. Обида все еще берет свое, но все равно хочется хоть что-то сделать, чтобы тренеру было хоть немного легче.
- Что ж ты возишься так со мной? - хрипит Тарасов, не открывая глаз. - В твоих же эгоистичных интересах, чтобы я тут провалялся подольше и не терзал тебя бедного-несчастного на тренировках.
Харламов только вздыхает, пожимает плечами:
- Хочу и вожусь, - он кидает быстрый взгляд на тренера. - На мои вопросы вы принципиально не отвечаете? Я сейчас пойду и скуплю в аптеке все, на что хватит денег.
И добавляет совсем обреченно, даже не надеясь:
- И чай стынет.
Тарасов все-таки садится на кровати, но к чаю даже не тянется:
- У тебя более важных дел нет? Девочка на свидание не ждет, мама не ругается?
- Да какая разница? - бурчит Харламов. - Я сейчас уйду, а вас опять куда-нибудь понесет. Может в этот раз упадете не так удачно и... мало ли.
Он снова вздыхает, садится на край кровати, берет в руки кружку с чаем, почти самостоятельно засовывает ее в ладони Тарасову, у того, кажется, даже сил нет сопротивляться.
- Пейте. Аккуратнее, горячая же, не обожгитесь.
- Ох, Харламов, по характеру ты определенно в маму пошел, - даже сейчас ворчит, по привычке что ли?
- Может и в маму, - кивает Валера. - Вы пейте, Анатолий Владимирович, пейте. А я в аптеку схожу.
Он поднимается, уже прикидывая, где он тут по близости видел аптеку.
- Скоро вернусь. Не надейтесь, что сбегу.
Он разворачивается, выходит из комнаты. На кухне тормозит пару мгновений, он точно видел где-то рецепт из больницы. Рецепт находится быстро, только не на кухне, а в куртке Тарасова. Вот в аптеку-то он и пошел, конечно.
Сбегать до аптеки один квартал - раз плюнуть. Возвращается Харламов быстро, входит в комнату
- Даже чай выпили? А я думал, не будете. Я вам тут все принес. Только вот тут написано "после еды". Вы ели когда последний раз?
На откровенно недовольный вид Тарасова Валера старается не обращать внимания. Пусть ворчит и ругается, зато встанет на ноги быстрее.
- Не потерялся, - обреченно вздыхает Тарасов, нехотя открывая глаза. - Тебе какая разница? Спасибо за лекарства, я дальше разберусь. Я, может, вообще на еду смотреть не могу еще с незабываемого пирога твоей мамочки.
- Дался вам это пирог, - обиженно бурчит Валера. - Он вкусный, между прочим. У мамы все вкусное.
Он растерянно мнется, сжимая в руках лекарства. Тарасов спасибо сказал, уже хороший знак. Можно наглеть дальше.
- Я могу вам поесть приготовить. Я умею. Можно?
- Знал бы я, сколько проблем с тобой, навечно бы в Чебаркуле оставил.
У Харламова Чебаркуль вообще больная тема, Валера тут же опускает голову, почти втягивая в плечи, произносит совсем тихо:
- Я вам мешаюсь, да? Я уйду. Только лекарства-то все равно надо после еды, а вы сам даже стоять нормально не можете. Я же вижу.
- Могу я или не могу - это дело мое, - снова хмурится Тарасов. - А что я не сильно этому рад, с первого взгляда видно было, или ты у нас непонятливый такой?
Валера почти взрывается:
- Я вообще дурак. Непонятливый и самоуверенный!
Он разворачивается, хлопает дверью спальни. Но не уходит, только направляется на кухню, судорожно вспоминая, что вообще ел на его глазах Тарасов. Самое простое и удобное - картошка. Желательно пюре. У него вон горло болит, может ему и есть больно будет.
Харламов уже сам не особо понимает, какого черта он так переживает за тренера, но бросать его одного он не собирается. Даже если ему тут, мягко говоря, не рады. Возвращается он с тарелкой пюре. Отдельно чай, отдельно молоко, на выбор. Хлеб даже.
- Вы такое едите, я помню, - бурчит Валера все еще обиженно. - Вот ешьте давайте. А потом лекарство. И да, можете не уточнять. Я вредный, назойливый и непонятливый, я помню.
- Я тебе еще подобных "комплиментов" придумаю, не волнуйся, - Тарасов мрачно смотрит на еду. - Слушай, давай ты меня с ложечки кормить не будешь, а? Я тебе уже не один раз повторял, что тебя тут не ждали, иди вон в больницу работать, раз душа так болит за чье-то здоровье.
- Да понял я уже, понял, - Валера пододвигает поднос ближе. - Сами поедите, не маленький. И душа у меня только за вас болит, елки-палки. Хватит ворчать, что вы как дед старый. Ешьте, а потом лекарство.
Он улыбается вдруг, добавляет весело:
- Могу еще горчичники поставить. Хотите?
- Я, может, и есть дед старый, - усмехается Тарасов, со вздохом забирая у Валеры тарелку с с картошкой. - Ну все, все, успокойся, съем я пюре твое и лекарства выпью, так-то ты меня в покое оставишь?
Валера только улыбается шире, неожиданно весело:
- Это вы горчичников испугались, да? А насчет "оставить в покое" я подумаю.
У Харламова моментально меняется настроение. Прямо радуется, что Тарасов уже не так ворчит.
- Там еще апельсины есть. И сладости какие-то, не знаю, едите вы такое или нет
- Идею с апельсинами у девочки своей подхватил? - фыркает Тарасов, доедая картошку, отставляет пустую тарелку на тумбочку. - А сладости я никакие не ем, так что, увы, все твои старания бессмысленны.
- Старания все равно не мои, - фыркает Харламов, подхватывая тарелку и благополучно пропуская упоминание про "девочку". Тот период вообще не очень хочется вспоминать. - Я сейчас...
Он уходит, возвращается уже с лекарствами.
- Вот это пить, это потом, часа так через два, - а сам уже жует мамино печенье, не пропадать же добру.
- Харламов, слушай, бросай хоккей, иди во врачи, а? И мне нервотрепки меньше, и ты вон найдешь, куда свое бесконечное желание заботиться деть, - ворчит Тарасов, разглядывая таблетки, сиропы, капли самые разные. - Ну все, теперь твоя миссия выполнена? Иди уже отсюда.
- Не дождетесь, - снова почти обиженно ворчит Харламов. - Не уйду из хоккея. А от вас уйду. Только вы лекарство выпейте при мне. И пообещайте, что поспите. Вам надо.
Он уже сам боится своей наглости, но надо же идти до конца теперь.
- Что ж ты так, может, мир гениального врача теряет, - хмыкает Тарасов, но лекарства все выпивает. - Теперь все? Обещаю, что усну, как только твоя наглая морда перестанет мне глаза мозолить.
- Хорошо-хорошо, удовлетворенно кивает Харламов. - Я ухожу. Дверь захлопну, не вставайте.
Он даже не прощается толком, уходит из спальни, выходит в прихожую. Дверью действительно хлопает, но только для вида. На цыпочках пробирается в соседнюю комнатку, устраивается на диване, обещая себе, что уйдет, как только убедится, что Тарасов уснул.
Валера укладывается на диване, рассматривая обстановку комнаты. И глаза почему-то жутко слипаются, он и сам не замечает, как вырубается на диване, сворачиваясь в клубок.
Тарасов выдыхает облегченно, слыша, как хлопает входная дверь. Наконец-то - тишина и спокойствие, и не лезет он со своей заботой. Глупый еще и маленький, совсем не понимает, когда и что можно - а когда и с кем - нельзя. И что ему же проще будет и жить, и тренироваться, и играть - не видя в тренере живого человека. И уж тем более к нему не привязываясь.
Через какое-то время он действительно проваливается в сон - видимо, действуют таблетки, но долго проспать не получается. Едва-едва стемнеть успело - и пары часов не прошло, как Тарасов просыпается снова, в горле сухо, как в пустыне, и немедленно необходимо хоть стакан воды выпить. Голова еще кружится, но уже не настолько, не до потери сознания.
А в гостиной обнаруживается Харламов, спящий сном младенца - вот только этого еще не хватало.
- Баран упрямый, - тихонько вздыхает Тарасов, достает из шкафа теплый плед - будить этого идиота сейчас только к очередной ссоре, пусть уж поспит, а потом уйдет сам. И улыбается даже во сне, наверное, снится ему что-нибудь светлое и теплое, - неудивительно, почему на эту самую улыбку ведутся такие толпы далеких от хоккея фанаток. Челка чуть взъерошенная, ресницы пушистые - ну просто как картинка из книги детской.
Тарасов мотает головой, отбрасывая эти мысли, словно наваждение, и быстро укрывает спящего Харламова пледом, чтобы не замерз - в квартире не особенно тепло.
А Харламову снится тренер. Он укутан в колючий шарф, ругается хриплым голосом, прогоняет все время. Валера во сне сжимается в клубок под пледом, бурчит сквозь сон:
- Не уйду... никуда не уйду...
- Да куда ты уйдешь, разве ж прогонишь упрямца такого... - обреченно вздыхает Тарасов, невольно улыбаясь, еще раз поправляет плед и уходит обратно в спальню - у самого глаза слипаются, да и, может, станет чуть полегче.
Валера просыпается, когда на улице уже стемнело. Мысленно ругается. Обнаруживает вдруг, что укрыт пледом, это получается Тарасов вставал, позаботился. С чего бы вдруг?
Харламов поднимается, аккуратно складывает плед. Тихонько заглядывает в спальню. Тарасов спит, кутаясь в одеяло, хмурясь даже во сне. Валера качает головой, подходит ближе зачем-то, осторожно касается рукой лба, температуры вроде нет сейчас.
Он так и садится на пол у кровати, ловля себя на том, что на вот такого тренера приятно смотреть. И вообще так хорошо и спокойно.
Тарасов резко открывает глаза, смотрит растерянно как-то. И шепчет тихо:
- Валера?
- Тшш... спите-спите, - почему-то так же тихо отзывается Харламов. Утыкается лбом в кровать и добавляет шепотом. - Только не прогоняйте...
Уходить дико не хочется. Вот только не сейчас.
Тарасов молчит, только улыбается краем губ, и чуть поправляет сползшее одеяло. Валера осторожно поднимает голову. Кажется, прогонять его и не собираются. Он робко так улыбается, опускает подбородок на кровать, с такой теплотой глядя на Тарасова. Пусть спит, правда. Он такой трогательный, когда вот такой тихий и сонный.
Несколько секунд они так и смотрят - глаза в глаза, а потом Тарасов прикрывает глаза, не спит еще точно, дыхание слишком неспокойное. Валера сидит, смотрит на тренера, рассеянно поглаживая край кровати. Дожидается, пока действительно уснет. И еще сидит, черт знает, сколько времени. Потом поднимается, уходит на кухню. Тихо, стараясь не шуметь моет посуду. Пишет записку "Рецепт чая это совсем просто, вы знаете. Лекарство пить три раза в день, там написано. После еды. Я к вам еще зайду, не надейтесь, что избавились."
Записку оставляет на тумбочке, там же стакан воды, какой-то сироп от горла. И зачем-то снова осторожно касается Тарасова, лба, темных волос, щеки. Отдергивает руку, уходит быстро, но тихо. Осторожно прикрывая дверь. Завтра он еще вернется, теперь уж Тарасов его точно не прогонит.
Просыпается Тарасов ранним-ранним утром - ежится от холода и натягивает одеяло до подбородка, позволяя себе еще несколько минут в тишине.
Вставать приходится, банальный прием лекарств не отменял никто. На тумбочке записка - Тарасов щурится, без очков читать не особенно удобно, но почерк у Харламова разборчивый.
Вот же упрямый, с этой заботой своей, да вообще со всем.
Но почему-то невозможно не улыбнуться, представив себе, как он в следующий раз притащится с очередными апельсинами, или что еще там придумает. И ведь он вернется, обязательно вернется.
URL записи
-
-
19.05.2013 в 16:19Спасибо вам за эту милоту))
-
-
09.06.2013 в 12:48