[tarlamov]

24.05.2013 в 13:36

Пишет  [Сашка]:

Название: "Вопрос выбора".
Пейринг: Д. Козловский/ О. Меньшиков.
Рейтинг: до NC-17
Бета:  Aris_r aka Rovenna
Саммари: съемки "Легенда №17". С приличным налетом ангста
Примечания: РПС

Первые части тут

Предупреждение: Я все время спешу, моя бета за мной не успевает. Текст небеченный, потому в два раза хуже, чем мог бы быть. Заранее прошу прощения за криворукость и неграмотность.

Часть 5.

Часть 5.

Ночь длится невыносимо долго.
Даня сидит на кровати, спиной к стене. Смотрит в темноту. Засыпать страшно. Кажется, что он сейчас уснет, а утром все, что было на той лестнице, окажется сном.
Темно. А глаза у Меньшикова еще темнее. Козловский смотрит в эту темноту и смотрит… а потом просыпается от сигнала будильника.
Съемка начинается в десять. В девять Даня уже сидит на стадионе в своей футболке, брюках. Девочки его даже не загримировали еще. Он и сам не знает, зачем пришел так рано. Дома – не получалось.
Козловский смотрит на пустой лед, размышляет, что ему сегодня придется играть. Стараясь не думать о том, с кем. Он даже не слышит шагов, не замечает никого, пока Меньшиков не присаживается рядом, откидывается на спинку дурацкого ярко-желтого пластикового сиденья и смотрит на лед. Не на Даню.
- Ну что, Данила? Как ночь прошла? – и снова у него спокойный, уверенный тон. Как будто о погоде говорит.
- Отвратительно, - честно признается Даня, заставляя себя отвернуться от Меньшикова. - Уснуть не мог.
- Что же так?
Козловский не позволяет себе задуматься над ответом, выдыхает быстро:
- Тебя рядом не было.
Он сейчас настолько старательно изображает холодного истукана, что и не замечает, как вздрагивает на этих словах Меньшиков, нервно сцепляет пальцы.
- Как-то ты быстро захотел со мной засыпать…
Даня резко разворачивается к нему, смотрит в лицо:
- Вы передумали?
«Передумали». Как будто вчера они поклялись друг другу в вечной любви.
- А мы разве что-то решили? – Меньшиков щурится как-то насмешливо. Данила прерывисто вздыхает, стискивает пластиковый подлокотник.
- Нет. Но вы же обещали… поговорить. Разобраться.
Олег смотрит Дане в глаза, опускает взгляд на судорожно сжатые пальцы, снова поднимает голову.
- Сам-то не передумал?
- Да вы что! Я же говорил, что сегодня скажу то же самое.
Меньшиков улыбается, как-то слабо и, кажется, натянуто, но улыбается.
- Ох, Даня, ну смотри, ты сам выбрал.
До Козловского как-то медленно доходит, что обозначает эта фраза. Он удивленно моргает, пару раз. Чувствует, как губы расползаются в улыбке буквально сами по себе.
- Вы… вы… Можно я вас… тебя, - он запинается, сглатывает и спрашивает твердо. – Можно я тебя поцелую?
Меньшиков смеется, коротко, звеняще. И не отвечает. Только обнимает Даню за шею, притягивает к себе, целует в губы сам. Первый раз сам. И Данила дергается, обнимает Олега за плечи, отвечая на поцелуй. Желтый пластик врезается куда-то в бок, мешая, отгораживая друг от друга. Поцелуй уверенный, грубоватый даже. Чужие пальцы путаются в волосах, тянут ближе. Козловский даже отвечает с трудом, не в силах перехватить инициативу. Меньшиков не целует – вылизывает. Пошло, горячо, влажно. Горячая ладонь скользит по шее, по груди, ощущается сквозь тонкую футболку. Еще ниже, к паху.
Даня вздрагивает, чувствуя, как Олег сжимает его плоть сквозь джинсы, лаская уже откровенно. Сдержать дрожь невозможно.
- Вы что делаете? – отстраниться – настоящий подвиг. А произнести хоть что-то таким хрипящим голосом – вдвойне.
У Меньшикова абсолютно черные глаза. Даня же помнит, они карие, теплые такие, но не сейчас.
- Ты разве против? – Олег снова наклоняется ниже, касается губами где-то за ухом, увереннее лаская. – Ты такой красивый мальчик, знаешь? Такой сексуальный. Трудно устоять. Знаешь, у нас есть еще достаточно времени. Можно кое-что успеть…
Пальцы становятся настойчивее, язык касается уха.
Сочетание действий Меньшикова со словами вдруг вгоняет Данилу почти в панику. Стоит только подумать, что с ним хотят сделать, что с ним уже делают. А еще представить.
Козловский дергается, пытаясь отстраниться.
- Не надо…
- Почему не надо? – Олег держит крепко. – Ты разве не хочешь? Я аккуратно. Будет даже не больно. Почти.
Это «почти» словно добивает. Козловский вырывается из объятий:
- Не хочу!
Он вскакивает, отшатывается на пару шагов. Желтое сиденье с грохотом переворачивается, ударяя по спинке. Меньшиков не встает. Только смотрит, щурясь и поджимая губы.
- Так же нельзя, - Даниле почти обидно. – Нельзя. Вы же не должны. Я не хочу. И не буду.
Он разворачивается, бежит вниз к выходу со льда. Куда-нибудь уже. Прочь.
Меньшиков смотрит Дане в след. Едва Козловский пропадает из виду, из Олега словно вынимают внутренний стержень. Он сразу горбится, жмурится, закрывая лицо руками. Шепчет тихо:
- Конечно, не хочешь. Я и не сомневался.
Он все сделал правильно. И Даня повел себя так ожидаемо, предсказуемо. Все верно.
Осталось только унять дрожь по телу. Вспомнить, что «ты же народный артист, Олег, возьми себя в руки». Только бы эти руки еще не дрожали так явно.

На съемках Даня старается все делать безупречно. Чтобы ни одного лишнего момента не задерживаться рядом с Меньшиковым. Козловский убеждает себя, что нужно вести себя, как обычно. Естественно, органично. И не думать о том, что было в этом самом зале. Вон на тех желтых сиденьях.
Даня может собой гордиться. У него даже получается не смотреть на Олега лишний раз. На его пальцы, руки вообще, шею, губы… Он сказал «получается»? Ни черта подобного. Но Данила все равно держится. Ломается он только когда нужно подъехать ближе к Меньшикову, заглянуть в лицо. Не получается. Козловский доезжает до него, открывает рот и фыркает неестественно, истерично. Разворачивается, возвращаясь на исходную позицию. Олег даже не комментирует, и за это Даня ему безумно благодарен.
Даже сейчас, раздраженный, обиженный, злой и на себя, и на Меньшикова, Даня не может им не восхищаться. Он необыкновенный, идеальный какой-то. Как вообще можно быть вот таким? Так играть, так жить.
«Идиот ты, Козловский, последний идиот».
Съемки кончаются поздно вечером. Даня выходит со стадиона, кутаясь в кожаную куртку. Для футболки прохладно.
Меньшиков стоит у своей машины, курит, выпуская дым вверх. Данила так и замирает, не зная, что делать. За весь сегодняшний день они так и не сказали друг другу и слова. Олег тушит сигарету, бросает в ближайшую урну. И все, думать некогда. Вот сейчас он уедет.
Козловский добегает до машины за доли секунды, кажется. Дергает на себя дверцу переднего сиденья. С облегчением отмечает, что не заперто, и садится рядом с Меньшиковым. Дышит тяжело, как будто стометровку пробежал.
- Данила? – Олег удивленно вскидывает брови, разворачиваясь к нему. – Ты ничего не перепутал?
- Нет! – Козловский уверен. – Я извиниться хотел! Я не должен был тогда сбегать.
Меньшиков судорожно вздыхает и словно вжимается в дверцу, как будто пытается быть подальше. Даня и не замечает, продолжает сумбурно:
- Я хочу. Очень хочу. Простите, я… я просто испугался.
Он резко замолкает, опускает взгляд. Ждет ответа.
Олег молчит, только разглядывает Данилу. Ненормальный мальчишка. Ведь все равно пришел, даже понимая, чем ему это грозит. Лучше бы сбежал совсем, ей-богу. И Меньшиков старательно давит в себе эту дурацкую, совершенно неуместную радость. Сам ведет себя как мальчик.
- Даня, - очень осторожно начинает он. – Ты сам понял, на что ты соглашаешься?
- Все я понял, - бурчит Козловский, не поднимая головы. Длинная челка упала на лицо, даже глаз не видно.
- Ты чего добиваешься-то? – Олег старается говорить очень медленно, мягко, чтобы ни в коем случае не сорваться на эмоции. – Очень хочется секса с мужчиной? Не пробовал никогда? Так пойди, попробуй на ком-нибудь другом, а?
Вот тут Данила вскидывается, смотрит обиженно.
- Да вы… вы… Да мне вовсе не секс нужен! То есть, наверное, и секс тоже, я не знаю. Но мне вы нужны! – он вдруг запинается. Спрашивает тихо. – Я говорил уже. Не помните?
- Помню, конечно, - вздыхает Меньшиков. – Жить ты без меня не можешь.
Данила улыбается. Совершенно неожиданно и не к месту, и кивает:
- Не смогу. Олег Евгеньевич, ну вы же хороший человек. Вы же не бросите меня умирать?
Звучит жутко глупо и пафосно, но ему плевать. Лишь бы не остаться совсем одному.
Олег закатывает глаза, утыкается лбом в руль, бурчит несдержанно:
- Откуда ты взялся-то такой на мою голову?
- Если вы скажете, я уйду, - совсем тихим голосом отзывается Данила. Меньшиков так и не поднимает головы.
- В том-то все и дело, дурачина ты. Прогнать тебя у меня силы воли не хватит. Не смогу.
Козловский ошарашено моргает, выдыхает скороговоркой:
- Этозначитда?
Олег поворачивается к нему, смотрит внимательно.
- Ты мне как будто предложение делаешь. Руки, сердца и прочих органов…
- Олег Евгеньевич!!
- Ну все-все, не кричи, - Меньшиков заводит машину. – Ты где живешь в Москве?
- На съемной квартире, - растерянно отзывается Даня. – А что?
- Адрес давай. И считай, что ты пригласил меня в гости.
Даже когда Олег переступает порог его квартиры, Даня все равно не верит до конца.
Меньшиков. В своей белоснежной рубашке. В идеально отглаженных брюках. Весь такой эталон – с какими-то цепочками на шее, с перстнем на пальце, с дорогущими часами на запястье. И вот стоит, скидывает ботинки, буднично отставляет их в сторонку и спокойно спрашивает:
- Тапочки есть?
- Простите, нет, - Даниле почему-то ужасно неловко.
- Плохо, ты заведи, - Меньшиков запускает руки в карманах, покачивается с пятки на носок, оглядывая прихожую. – Что, даже чай не предложишь?
Козловский спохватывается:
- Да, конечно. Вы проходите.
Он проводит гостя на кухню. Усаживает на стул за столом. Суетится у плиты.
- А, может, вы есть хотите? Я могу приготовить.
- Не хватало, чтобы ты с готовкой возился, - морщится Олег, закидывает ногу на ногу. – Чай. И я буду безумно благодарен.
Данила разливает чай, ставит на стол печенье, зефир. Сам жуткий сладкоежка, к чаю у него всегда что-нибудь найдется.
- Данила, - тихо окликает его Меньшиков. – А ты чего такой напряженный?
Козловский вздрагивает почему-то и просыпает сахар мимо кружки. Краснеет тут же, ругает себя мысленно. Отзывается каким-то севшим голосом.
- Да я не напряженный. Просто как-то непривычно это все.
Щеки горят, дышать даже тяжело.
Меньшиков молча разглядывает его пару минут, кажется. Потом вдруг встает, берет Данилу за руку, заставляя подняться. И обнимает за талию, смотрит в глаза. Олег ниже на добрый десяток сантиметров, ему так даже проще.
- Дань, расслабься, - неожиданно ласковые пальцы отводят непослушную челку с лица. – Все хорошо. Ты чего так трясешься?
Козловский обнимает в ответ, вздыхает и жмурится, прижимаясь ближе.
- Я не знаю. Как будто это все – мой сон. И вы опять мне снитесь. И я снова не смогу вас коснуться.
Он не замечает, что дрожит. Почему-то ужасно страшно, почти до паники. Так ведь не бывает, правда?
- Даня, ну что ты? Смешной, - Олег почти машинально гладит его по голове. – Вот же он я. Настоящий, реальный. И меня можно коснуться, обнять, даже поцеловать, если очень захочется.
Меньшиков старается не выдать, как у него у самого все внутри дрожит от такого Данилы, от его откровенности, открытости. Дурацкое ощущение, что он влип. Пропал, утонул в этом мальчике. Если уж ему так сильно не хочется разжимать объятия. Да вообще отпускать от себя.
Данила поднимает голову, заглядывает прямо в глаза и быстро сокращает расстояние, целует в губы. Но на этот раз как-то очень осторожно, медленно, робко. Словно боится чего или проверяет. И поцелуй выходит таким нежным, сердце щемит от переполняющих эмоций. У обоих щемит. Меньшиков притягивает Даню ближе, позволяя перехватить инициативу. И оба налетают на стол, отстраняются. Разглядывают чайные лужицы на гладкой поверхности стола. И смеются оба, заливисто, легко.
Напряжение отпускает, остается где-то там, до поцелуя. Козловскому уже даже не страшно. Он пьет чай с любимым печеньем, не отрывая взгляда от Олега. Тот не выдерживает, подается ближе:
- Что ты так на меня смотришь?
Козловский вздыхает:
- У меня к вам столько вопросов, что самому страшно.
- Ну так спрашивай, Дань, - Олег отпивает чай. – Я же не против.
- А я не знаю, с чего начать.
- Начни с самого главного, - Меньшиков мягко, как-то поощрительно улыбается. Данила собирается с мыслями, пытаясь решить, что нужно спросить в первую очередь. И мысленно отмахивается. Задает самый волнующий вопрос.
- Почему? – он бессмысленно бултыхает ложечкой в кружке. – Почему вы мне это позволяете все? Почему отвечаете?
Сам не подозревая, бьет по самому больному. Как по открытой ране. Резко, хлестко. Меньшиков отводит взгляд, смотрит на дурацкий узор на занавесках. Пожимает плечами молча. Даня быстро-быстро продолжает.
- Просто это я, идиот, посмел вот так… Но у меня-то вполне понятные мотивы.
- Да, я помню, - иронично хмыкает Олег. – И по ночам я тебе являюсь, и фильмы ты мои все пересмотрел…
Он снова смотрит на Даню:
- Что, правда все?
Козловский кивает как-то смущенно:
- Ну да. Вы понимаете, меня как заклинило. У меня в мыслях только вы. С того вечера, когда вы меня с кладбища забрали. Помните?
Конечно, он помнит. Помнит, как испугался непонятно чего. Как примчался непонятно зачем.
- Данила, у тебя же девушка есть, кажется. Разве нет?
- Была недавно, - он снова краснеет. – Разбежались.
Меньшиков вздыхает, говорит тихо, убедительно:
- Вот такая зацикленность обычно проходит так же быстро, как и возникает. Перебесишься. Я тебе надоесть еще успею за съемочные дни. Окажусь неинтересным, скучным пожилым дядькой, - в его голосе столько горечи, что Козловский почти ощущает горьковатый привкус на губах. – Разочаруешься, пожалеешь.
- Как же мне это надоело, - вздыхает Даня, он уже даже не злится. – Вы боитесь? Нет, стоп, что это я? ТЫ боишься?
Меньшиков прикрывает глаза, отзывается тихо:
- Боюсь. Я слишком хорошо знаю таких мальчишек, как ты. Эксперименты молодости и все такое. У тебя хоть когда-нибудь что-нибудь было с мужчиной?
- Нет. Но это же еще ничего не значит. У меня ни с одной девушкой никогда не было такого.
- Какого?
- Безумия, - Даня словно роняет слова. – Помешанности. Обожания. Восхищения.
Слова тяжелые, падают медленно, придавливают. Меньшиков медленно открывает глаза, смотрит удивленно так, ошарашено.
- Даня, ты ненормальный.
- А я знаю! – Козловский поднимается резко, нервно проходится по кухне. – Но я ведь не отстану. Буду ходить за тобой по пятам, доставать все время. Ты же не сможешь меня прогнать.
Олег не верит, боится верить.
- Данила, да ты что? Зачем тебе я?
- Не спрашивай ты уже зачем, - Данила вдруг опускается на колени рядом с Олегом, точно как на лестнице. – Просто прими, как факт. Ты мне нужен. Все, не хочу больше ничего слышать!
Он берет чужие ладони в свои, касается губами кончиков пальцев.
- Ну вот, - тихо и сдавленно шепчет Меньшиков. – А ты спрашиваешь почему. Как тебе такому не позволить?
Даня так и сидит на полу, смотрит снизу вверх, спрашивает осторожно:
- Все, что о тебе пишут и говорят, правда?
Олег жадно хватает ртом воздух, дышать словно больнее.
- Большей частью – да, - голос звучит хрипло, говорить такое почему-то очень сложно.
- И много у тебя было таких «мальчиков»?
- Такой - один, - и улыбается. Грустно, едва заметно. – А все остальные… разве важно? Мне за пятьдесят. И святым я никогда не был.
Козловского почему-то полностью устраивает этот ответ. Только спрашивает еще тише:
- У тебя кто-то есть?
А Меньшиков качает головой:
- Жена у меня есть, Даня.
Данила даже замирает, он и забыл совсем словно. Смотрит на два обручальных кольца на безымянном пальце Олега.
- Ты ее любишь?
- Люблю, - сквозь болезненный вздох. – Как дочь, как друга. Но не как жену. И за то, что она со мной, я безумно ей благодарен. И виноват я перед ней ужасно. Понимаешь?
Даня понимает. Он действительно все понимает. Утыкается лбом в колени, молчит. Почему-то очень тяжело внутри. Осторожные, ласковые пальцы касаются волос.
- Страшно стало?
- Страшно. Что тебя у меня заберут.
Меньшикову почти смешно сейчас. Так глупо. Они знакомы всего ничего. Они поцеловались впервые вчера. А сегодня Даня уже боится его потерять. Глупость же страшная. Только почему Олегу так от этого приятно?
- Ты дурак, Данил, - резко обрубает Меньшиков. И добавляет обреченно. – И я дурак.
- Ты как всегда прав, - Данила вскидывает голову. Медлит несколько мгновений и просит. – Останься у меня сегодня. Пожалуйста.
Олег чуть отстраняется, убирая руки.
- Что, опять гормоны играют?
Даня вдруг дергается, поднимается резко.
- Ты специально да? Там, на льду ты специально. Чтобы я испугался, сбежал.
- Ты и так испугался, - Меньшиков выпрямляется.
- Но не сбежал же.
Козловский подается ближе, обнимает Олега, прижимая к себе.
- Не уходи. Пожалуйста. Я не знаю, что это, не знаю, почему и зачем. Я только знаю, что очень хочу спать. А без тебя уснуть не получается.
Сжимает объятия почти до боли, не замечая этого. Дикое отчаяние, когда хочется выть в голос. Кажется, если Меньшиков уйдет, Даня не доживет до утра.
- Тиихо. Останусь я. Останусь.
И договорить не успевает, Козловский накрывает губами его губы. Как можно так целовать? Каждый поцелуй, как первый. Этот такой отчаянный, порывистый, мальчишеский.
«Даня, глупый мальчик, как тебе вообще можно отказать хоть в чем-то?».
Сегодня они словно сделали еще один шаг навстречу друг другу. Очень хотелось верить, что не зря.
А потом Даня вытирает стол, моет посуду, пока Олег курит в открытое окно.
- А ты молодец, что бросил, Дань. Мне бы такую силу воли.
- Зараза…
Козловский ворчит, но совсем беззлобно, даже весело.
Он расправляет постель, пока Меньшиков звонит жене. Слышит этот странный диалог.
- Дорогой, а ты где вообще?
- А я у Данилы, - Олег улыбается. – Помнишь, я вас знакомил.
- Ух ты! – в Настином голосе слышится радость. – На ночь остаешься?
- Остаюсь, - обреченно выдыхает Меньшиков. – До завтра.
Дане стыдно, неудобно, но так приятно. Олег вздыхает:
- Кто бы мог подумать, что ты меня все-таки затащишь в постель.
Даниле не важно, ничего уже не важно. Он накрывает их одеялом, прижимается к Меньшикову, обнимая. И целует в губы. Настойчиво, просящее. Ладонь скользит по груди Олега, к животу.
Меньшиков дергается, перехватывает его за запястье.
- Вот что ты делаешь?
- Ты разве против? – Козловский робко улыбается.
- О нет, я не против. Я очень даже «за». Но мы не будем этого делать, ясно? Не сегодня.
- Почему? – Даня отстраняется, садится на постели.
- Вот упрямый же. Потому что ты этого не хочешь.
- Я хочу!
- Данила, просто послушай меня. До этой мысли нужно дойти самостоятельно. Ты еще не дошел, я же вижу, чувствую. Подожди немного.
Козловский сдается, снова укладывается рядом. Обнимает так же. Тишина висит долго. Даня тихо-тихо спрашивает:
- У тебя ведь есть кто-то, с кем ты… ну… этим занимаешься.
Олег вздыхает:
- Данила, ты сама тактичность, у Харламова понабрался? Есть. И что?
Но Даня жмурится, отвечает сдавленно:
- Ничего. Прости. Проехали.
Меньшиков размышляет пару минут, произносит наконец.
- Я обещаю, ни с кем не заниматься «этим». Раз уж ты так трогательно называешь секс. Обещаю, запомнил?
Даня задыхается от благодарности, целует в плечо, шепчет тихо:
- Спасибо.
«Как есть дурак. Тебе спасибо. За тебя».

Продолжение следует... )