[tarlamov]

Автор: Lilee
Название: Это мечта всей моей жизни.
Фандом: Легенда №17.
Тип: слэш.
Пейринг: АТ/ВХ.
Рейтинг: PG-13 (наверное).
Размер: 1 260 слов.
Примечание: Я не понимаю, как это получилось и полагаю, что все там не в характере. И еще, фик написан под влиянием фанфиков Моры, так что местами возможен плагиат.
Посвящение: котфанду!

читать (читать ли?) дальше

Резкое движение отзывается болью, и Валера останавливается, опираясь на кованое ограждение клумбы.
«Тебе не больно, Харламов»
Он улыбается, прикрывая глаза. Перетерпеть.
Врач говорил, что по возвращению с суперсерии нужно долго лечить ногу, но Валера не мог, просто не мог остаться лежать дома и ждать. В конце концов, он понимал, что не дождется, и потребовалось немного времени, чтобы мальчишеская нетерпеливость победила наконец здравый смысл.
- Хар-рламов, - раздается за спиной знакомое и почти родное.
- Анатольвладимирович!
Он забыл про ногу и, резко развернувшись, сделал два стремительных шага навстречу Тарасову. Замер в неуверенности - можно обнять? Нельзя? В аэропорту он об этом не думал, но сейчас эта мысль тормозила. На самом деле, конечно, не эта мысль, а то, что за ней пряталось, жгучее и неуемное, которое заставило его прийти сегодня к дому Тарасова.
- Ну, боишься что ли, герой?
Тарасов улыбается, обнимает порывисто и почти по-отечески. Поджимает губы, пока Валера не видит.
Пока этот мальчишка не видит, как у него сердце вырывается - "Победил, отвоевал, привез победу".
Ему?
- Анатольвладимирович!
И замолкает, прижимается, как котенок, которого на день заперли одного.
-Валера, Валера...
Улыбается по-доброму, спокойно, не разжимая объятий.
Стоят так несколько минут, и Харламов молчит, не знает, как сформулировать, выплеснуть, чтобы было уместно и точно. Не получается. Молчит. В груди ворочается все то же жгучее безумие, мешает сосредоточиться и заговорить. Жить мешает.
- Ты ко мне что ли? – Тарасов спрашивает спокойно, почти равнодушно, и со стороны совсем не видно, как он относится к происходящему.
- Хотел. Если можно, - запинается Харламов.
Смотрит вниз, взгляда не поднимает, боится выдать себя глазами, движениями, походкой. Чувствует себя голым, не просто без одежды, а будто даже кожу сняли, и каждый контакт – касание или взгляд – болью отдается, обжигающей, невыносимой.
Тарасов только кивает в сторону подъезда и идет, не глядя на Валеру, но тот понимает - как на льду - чего Тарасов ждет от него, и плетется следом. Боль под коленом возвращается, но Валера только стискивает зубы, даже шаг не сбавляет.
«Тебе не больно, Харламов»
Поднимается по лестнице следом за тренером, облокачивается на перила, пока тот открывает дверь и, уже расслабившись, слишком сильно опирается на больную ногу, почти падает, механически хватая Тарасова за плечо.
В глазах искры, руку отдергивает резко, стремительно, но Тарасов уже успел обернуться и покачать головой.
- Валера.
Валере не хватает воздуха, он смотрит затравленно, потом и вовсе отводит взгляд.
- Зачем пришел?
Голос Тарасова стал суше и холоднее. Все равно проходит вглубь квартиры, приглашая двигаться следом, но не поддерживает, и Харламов опирается на стену, чтобы лишний раз не нагружать ногу.
- Хотел... не знаю... Хотел вас увидеть.
Валера прячет глаза – боится. Он все еще абсолютно голый, все еще помнит, что выдает себя каждым вздохом, словом, взглядом или жестом, но все равно говорит, потому что тренер выжидающе смотрит. Не дает промолчать.
- Без вас бы... Я бы не смог, я...
- Глупости не говори.
Голос Тарасова резкий, со стальными нотками.
Валера не понимает – просто не может понять, уложить это в голове – что Тарасова пугают его речи, до дрожи пугают, так, что он вынужден напрягать спину, вытягивать струной – чтобы ни один мускул не дрогнул.
- Но я же правду... – снова вырывается у Харламова, и он готов откусить себе язык за эту несдержанность, эту детскость, которой, казалось, давно уже не было в нем.
- Сядь.
Валера опускается на жесткий табурет, и Тарасов ставит перед ним вазу с печеньем, отворачивается, зажигает огонь под чайником. Спичка загорается с третьей попытки, и Валера хмурится, наблюдая за этим.
Собирается с мыслями, глядя на синие огоньки под чайником, и решается, потопить себя, скорее всего все испортить, наговорив ерунды, но держать ее в себе выше его сил. Выше его самого, и он сдается.
- Я понял, это не мне решать, - снова говорит, на этот раз увереннее.
- Что?
Тарасов разворачивается, тушит спичку и бросает ее в ведро.
- Да я там, в Канаде, играю и стоп себе думаю, не дурак ли я? Вы же всё... Вы же говорили - мечта всей жизни. Не имели мы права проигрывать.
Тарасов хотел было оборвать его, но неожиданно даже для себя смолчал. Значит, правда ему победу привез. Мальчишка.
- Валера...
Харламов поднимает голову и смотрит обнадежено, почти по-детски, и это отрезвляет Тарасова моментально.
- Чай пей.
- Анатолий Владимирович... Я же не только это. Я другое сказать хотел.
- Ну, что у тебя там еще, Харламов?
Он садится почему-то не напротив, а рядом, и на какое-то мгновение Валера чувствует его колено, и в который раз за этот вечер забывает, как дышать.
- Вы... Я, Анатолий Владимирович... Вы мне жизнь спасли. Изменили.
- Перестань.
Тарасов отмахивается с обычной интонацией, но что-то сжимается у него внутри от Валериного тона. И мысли в голову лезут – страшные, желанные. Скорее страшные.
«Мальчишка, нет, не смей. Не вздумай. Не бывает. Ну, не мучай меня".
Тарасов знает, что Валера молод и перспективен. Он по-юношески может натворить ерунды, наболтать глупостей, и это ничего не будет значить, ничего не изменит для Валеры, но ему, Тарасову, это снесет всё под корень, до основания, ничего не оставит.
Тарасов знает, что так будет. Он слишком давно и точно знает это.
- Нога как? - бросает он небрежно, для поддержания разговора, а самому кажется, что поспешность его выдает.
Но нет.
Валера слишком погружен в свое, он почти не запоминает услышанного, и вопрос будто проходит мимо. Он не отвечает. Смотрит на Тарасова и понимает, что глупость, и нельзя, и зря пришел, но оно все рвется наружу, и почти нет сил остановиться.
Он поднимается, все еще не зная, будет ли говорить. Боль в ноге подкашивает. Вновь невольно – невольно ли? – опирается на Тарасова. Одной рукой – в бедро.
Замирает. Прострел, электричество. Забывает про ногу тут же, рвано выдыхает и смотрит в глаза.
Тарасов знает, что это конец.
Мальчишка, разбитый во всех смыслах мальчишка. И, может быть, у него и в мыслях не было, а он, Тарасов, сейчас сломает все, что выстраивал годами. Но эта рука на бедре, и «вы говорили – мечта всей жизни», и «хотел вас увидеть», и эта идиотская призрачная надежда, которая не по возрасту и не по статусу, которую надо было удавить на корню, но он смалодушничал, не смог, и теперь все непременно обернется крахом, если не оттолкнуть, не привести в чувство.
Но оттолкнуть нет сил, а где-то в глубине, нутром чует, что не из-за колена, что специально.
И знает, что не содержится, что нет сил больше, а Харламов, вместо того, чтобы, как нормальный человек, отдернуть руку, сдвигает ее вверх, к поясу тарасовских брюк и замирает, ошарашенный, опьяненный своей смелостью.
- Ты что делаешь? Ты чего творишь, Валера?
Харламов вскакивает мгновенно, но у дверей мешкает, и Тарасов догоняет его в три шага.
Хватает за плечо и разворачивает к себе, резко и не давая возможности двинуться с места.
- Ну?
Смотрит пристально, по-тренерски, и Валера сжимается от неловкости и страха. Испортил. Все испортил.
- Не хочу все испортить, - он буквально выдавливает эти слова. – Не хотел.
- Уже испортил, Валера.
Тарасов притягивает его к себе, и Валера как в тумане ощущает прикосновение его губ к шее.
Потом ощущение пропадает, будто развеялся мираж, как ботинком по отражению в луже. Харламов открывает глаза (когда только успел закрыть?) и смотрит. Просто смотрит, ничего не говорит.
- Так хочешь? – почти со злостью спрашивает Тарасов. – Ты же погубишь, нас обоих погубишь, Ва-ле-ра. Ты понимаешь вообще?
Отвечает отчаянно, искренне, как правда думает и знает:
- Это мечта всей моей жизни, - голос Харламова почти не дрогнул, он несколько раз моргнул, пытаясь сосредоточиться.
Это погубит их обоих, это вырвет с корнем обе их устоявшиеся жизни, и потом, когда придется всё с нуля, Тарасову будет в миллиард раз сложнее.
Сейчас для них обоих правильна эта эгоистичность.
Валера сам припадает губами к тарасовскому лбу, обнимает, и все равно, что будет потом.